Видишь ли, 901-ый, это всегда было твоей проблемой. Даже будучи ребенком, ты никогда полностью не приспосабливался. Ты никогда не брал мону. Ты никогда не заводил дружеских отношений с другими бойцами. Ты жил один.

Господин сунул руки в карманы брюк. Пожав плечами, он добавил:

— И теперь ты умрешь в одиночестве. —

Насмешливое лицо Господина вытянулось. Затем на его лице появилась жестокая, садистская улыбка.

— Как и она.

У меня кровь застыла в жилах, когда он добавил:

— Одна. Мучимая болью. Медленно, самым жестоким из возможных способов.

Я услышал яростный рев, доносившийся из камеры Валентина. Господин поднял бровь, посмотрев в ту сторону. Когда он снова повернулся ко мне, то сказал:

— Ты облажался, 901-ый. Если бы ты слушался меня с самого начала, ты мог бы стать великим. Ты мог бы обрести свободу, если бы просто играл по правилам.

— Этого бы не случилось, — ответил я низким хриплым голосом.

Господин склонил голову набок.

— Нет?

Сжав кулаки, я ответил:

— Нет. Потому что с тобой такого не бывает. — Я указал на выход из камеры. — Ты говоришь этим чемпионам, что победитель получит свободу, но мы знаем, что это неправда.

Лицо Господина застыло.

— Свободы не существует в твоем мире. Ты эксплуатируешь. Ты используешь и приносишь боль. Ты лишаешь людей их выбора и наказываешь, если обнаруживается хоть малейший кусочек счастья. Ты заставляешь мужчин убивать. Ты заставляешь монеби трахаться, и ты заставляешь чири существовать в тени.

Я глубоко вздохнул и продолжил:

— Ты обманываешь себя, думая, что ты наш Господин. Ни одна душа в этом месте не уважает тебя. У тебя нет чести. Ни одна женщина, которую ты заставляешь брать свой член, не приветствует это, если только ее не заставляют или не накачивают наркотиками.

Я сделал шаг ближе, потом еще один. Всего в нескольких дюймах от его лица я сказал:

— Ты оттолкнул Инессу. Каждый раз, когда ты брал ее, она ненавидела это. Она рассказывала мне, как у нее мурашки бежали по коже, когда ты прикасался к ней. Она рассказала мне, как избегала твоих глаз, когда ты гладил ее по волосам и склонялся над ней, как отчаявшийся дурак.

Я наблюдал, как лицо Господина залилось краской. Он затаил дыхание, его гнев достиг точки кипения.

Позволив себе улыбнуться, я наклонился вперед и подчеркнул:

— Но со мной она хотела всего этого. — Я поднял руку и показал свою ладонь. — Она хотела, чтобы я прикасался к ней. — Я протянул к нему руки. — Она хотела, чтобы я обнимал ее.

Наклонившись, я схватил свой член и впился в него взглядом.

— И она любила меня свободно. Без наркотиков она отдалась мне... просто потому, что я был собой. Никаких требований, никакого принуждения.

Часть меня чувствовала себя больным, говоря так об Инессе. Но то, что я сказал, было правдой. Мы никогда не трахались. С нами это было нечто совершенно другое. И я мог видеть, как мои слова поражают Господина так же эффективно, как если бы я резал его голую плоть.

Нанеся последний удар, я гордо объявил:

— И каждый раз, когда ты брал ее за мной, она говорила мне, что будет представлять мое лицо, парящее над ней. Она будет воображать, что это я наполняю ее.

Господин больше не мог этого выносить. Хлопнув рукой по металлическим прутьям, он прорычал:

— Я посмотрю, как ты умрешь сегодня, 901-ый. Я буду смотреть, как ты медленно и мучительно умираешь на песке, где ты убил так много других. Я буду смеяться, когда ты испустишь свой последний вздох, а затем плюну на твой труп, когда твоя кровь высохнет.

Отступив назад, как будто только что не взорвался от ярости, он пообещал:

— Тогда я и покончу с тобой. Я сниму ее кожу в твою честь. Ее медленная смерть будет зависеть от тебя. Она умрет, ненавидя тебя. Она умрет, зная, что хотеть тебя было самой глупой вещью, которую она когда-либо могла сделать.

Господин махнул запястьем в сторону чири. Я стоял решительно, не сводя яростных глаз с мужчины, который держал меня в плену с детства, когда игла пронзила мою кожу. Я наблюдал, как он торжествующе улыбнулся.

Он понятия не имел, что его ждет.

Придерживаясь плана, я закрыл глаза, когда чири отошла. Я покачнулся на ногах, протянув руку, чтобы ухватиться за стену, когда жидкость потекла по моим венам. Когда я открыл глаза, то увидел, что Господин улыбается.

Повернувшись, он произнес:

— Я буду сидеть на своем месте и смотреть, как ты испускаешь свой последний вздох. В отличие от любого другого боя, я собираюсь насладиться твоей быстрой смертью, 901-ый. На этот раз никаких игр. Просто смерть. Я должен был сделать это много лет назад.

С этими словами Господин ушел, его охранник последовал за ним. Когда он скрылся из виду, я выпрямился, чувствуя, как наркотик наполняет мои мышцы. Но это был не тот препарат, который Господин приказал мне вколоть. Это был адреналин, чтобы поддерживать мое тело сильным и способным, пока мы убиваем их всех.

Женщина-чири посмотрела на меня снизу вверх. Она встретилась со мной взглядом, и на ее губах появилась улыбка. Приблизившись, она сказала:

— Мы все готовы.

Я кивнул в знак согласия. Как раз когда она собиралась уходить, то пояснила:

— Господин брал всех женщин чири против нашей воли. Мы не так уж сильно отличаемся от твоей Инессы. Сражаясь сегодня, ты сражаешься за всех нас. Когда ты остановишь его сердце, ты освободишь наши сердца. Мы с тобой, Чемпион. Мы все поддерживаем вас. Бойцы. Чири. Все, кто находится в рабстве. Мы последуем твоему примеру и умрем, если придется. Сегодня Кровавая Яма падет.

— Спасибо, — прохрипел я.

Охранник-перебежчик, которых охранял нас со вчерашнего дня, выпустил чири из моей камеры. Она бросилась прочь, когда я занял ее место. Дверь моей камеры осталась открытой, и я вышел в коридор. Через несколько секунд также вышли Лука, Заал и Валентин. Мы были одеты одинаково: голая грудь и черные тренировочные штаны. Я видел, как в их венах бурлит адреналин. Наши мышцы были напряжены, а вены вздулись от желания убивать.

Я посмотрел каждому в глаза, но задержался на взгляде Валентина чуть дольше. Вдохнув носом, он объявил:

— За Инессу.

— За Инессу, — повторил я.

К нам подошел Виктор, и Лука положил руку ему