не отлупил ее до бесчувствия. Из этого Марл дедуктивным методом вывел, что мисс Алфавит сделала малышку Б с мистером В, назвала ее Д и сдала ребенка в сиротский дом. Бедная девчушка…

В те дни Марл работал ночным охранником и не раз, когда было холодно и дождливо, забирал мисс Алфавит с ее места под открытым небом в крытый переулок возле своего офиса. Единственное, о чем он просил, – чтобы она никому не говорила.

– Если ты начнешь вопить и звать свою букву, сюда припрутся другие, и я быстренько окажусь на улице вместе с вами, – всякий раз втолковывал ей Марл.

– Ди была несносная кошечка, но золотая девочка. Поднимала, слушала, помогала своей бедной няньке, когда нянька болела. Иногда она меня пугала, а я все равно смеялась. – Сумасшедшая покачивала своей бутылкой с «лекарством» и смеялась. Чепчик у нее сделался серым от пота, и пахло от нее не лучше, чем от Фейр во время отлива. – Благослови вас небо, сэр, спасибо вам, сэр, я посижу тихо-тихо и найду мою крошку Ди завтра.

Однако сколько веревочке ни виться, а конец будет. Наступила дождливая январская ночь, когда ни Марл, ни кто другой не предложил нищенке помощи. Окоченевший труп мисс Алфавит нашли на одной из пристаней с вытаращенными глазами, отвисшей челюстью и посиневшими губами. Когда ее подняли, под ней оказалась целая лужа крови.

Бедная баба… Люди порой бывают очень жестоки. Марл пожалел, что у него нет ни пенни: он бы купил куриной печенки и пошел в святилище – поговаривали, что в храме на Пойнт до сих пор держится древняя магия, – и оставил бы печенку для кошек, и попросил бы их улыбнуться мисс Алфавит.

Марл отхлебнул из своей кружки. Моузи и студентики обещали, что революция сделает жизнь лучше и справедливее, а он по-прежнему сидит без гроша. Марлу стало абсолютно наплевать на слизняков, которым дали под зад коленом, – на короля, его правительство и его министров. Приятной неожиданностью было застать, как с ними обошлись хоть вполовину так скверно, как они с Чарой.

Но, как бы красиво ни звучало это «лучше и справедливее», если ты пожил на свете, сказками тебя не обманешь. Игроки могут меняться сколько угодно, но верх неизменно берет пройдоха, у которого на руках все козыри.

– Не стесняйся, поплачь, раз тебе скорбно, – сказал Марл Элджину. – Это твое право.

Он помахал Рэй. Хозяйка, видно, пребывала в снисходительном настроении, потому что выставила новую кружку, и Марл почувствовал угрызения совести из-за того, как планировал потратить несуществующее пенни: по справедливости монету полагалось отдать Рэй в счет долга.

– Спасибо, Рэй. Я тебе на днях заплачу. – Он поднял кружку: – Ну, за маленькую букву мисс Алфавит.

Δ

В кошмарах все происходило наоборот. В кошмарных снах Элджина кошки разрубали людей и варили их сутками, чтобы отделить кости, а кошки побогаче, в золотых ошейниках, приходили с тугими комками банкнот в зубах и покупали белые кости для своего особого клуба. Коты-мясники и не думали терзаться угрызениями совести, как Элджин в свою бытность мясником. Кошки в его кошмарах казались огромными, размером со слона. Они проворно несли человеческие руки, ноги и головы к кипящим котлам и бросали в воду – бульк! Когда мясо становилась мягким, коты вылавливали руки-ноги из котлов и держали вертикально, а разварившаяся плоть – бульк! – соскальзывала с костей, падая на пол красными грудами. Элджин с криком метался в своих снах, чувствуя, как мозги вылезают через уши, и кричал, что очень сожалеет, что его заставил человек в золотом жилете.

Когда тот тип в жилете пришел к нему с первым заказом, Элджин наотрез отказался. Дело не в деньгах. Коты – животные особенные, даже магические. Богач или бедняк, урод или красавец – твоему коту все равно, он будет тебе другом. Кошки могут даже показать тебе дорогу, как той девочке, которая заблудилась в пустыне.

Фантазия золотого жилета казалась порождением больного ума: человек просил расчленить кошек, сварить, а потом достать кости.

Золотой жилет спросил Элджина:

– Друг мой, а друг мой, ты хоть знаешь, кто я?

И не успел Элджин ответить, как гость представился, и Элджин понял, что золотой жилет не лжет.

Элджин струсил, взял деньги и делал то, за что ему заплатили: ловил, убивал и варил, мешками отдавая маленькие косточки порученцам золотого жилета. Все это время он надеялся, что хоть одна из царапин, которые оставляли ему несчастные коты, воспалится и он умрет, но неожиданно заболел холерой. В отличие от большинства заболевших, Элджин не умер, однако пока лихорадка сжигала его в комнате, где под дверной молоток была заложена перчатка, золотой жилет забыл о нем – или нашел кого-то другого совершать это ужасное кощунство.

Элджин изо всех сил старался не просыхать, но у этого способа забвения имелись недостатки. У преступлений длинные ноги – от старых грехов не убежишь. Едва протрезвеешь, они тут как тут.

– Он сказал мне свое имя, я не успел его остановить! – выпалил Элджин Марлу. – А теперь у меня не в порядке с головой.

– Да уж, – посочувствовал Марл. – Элджин, хоть мозги у тебя сгнили, ты все равно мне друг.

– Во сне они никогда не кладут меня в свои котлы, я вижу только куски других… – Элджин сгорбился над стойкой и с силой потер лицо. – Я бы с радостью пошел в котел! Бросьте меня в котел!

– У тебя еще будет такая возможность, – утешал его Марл. – Кто ж его знает, что приготовило для нас завтра? Выпей, полегчает.

Δ

На заднем дворе «Стилл-Кроссинга» Гроут, навалившись на свои костыли, ждал, пока сможет побрызгать на Мочевой столб. Курчавый мох особенно эффектно смотрелся на закате, когда лучи солнца проникали в зазоры двускатных крыш, окружавших салун. Пушистый ковер оживляла игра красок – тут были все оттенки кровоподтека: фиолетовый, желтый, зеленый. Не помешало бы добавить серебра, милого сердцу серебра, которое с годами подсветлило замечательные волосы Рэй. Гроут считал, что лучше ее черной гривы нет в целом свете, однако серебро лет оказалось еще прекраснее.

Послышался гулкий удар. Гроут изогнул шею и увидел, что часть забора повалилась, и во двор зашел плотный лысый коротышка. Гроут сразу узнал лисского горшечника. В гости к нему пожаловал не кто иной, как Йовен, Чара, бесцеремонный посудник.

– Спрячь пипирку, Гроут, – велел Йовен.

– Чего тебе надо, Чара? – требовательно спросил Гроут. Он знал Йовена сорок лет, с тех пор, как тот подростком ходил от дома к дому, предлагая свои тарелки, сделанные из речной глины, и отказывался уступить хоть полпенни. Гроут несчетные разы угрожал