Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Эк меня, — сказала она и хрюкнула носом. — Простите, не знаю, что на меня такое вдруг нашло.
— Так и знал, — простонал Ален. — Господи, жуть какая.
Она рассмеялась, вперемешку с последними спазмами плача.
— Да нет, уже все в порядке, — сказала она. — У вас найдется салфетка?
Он достал коробку с салфетками.
— Валяйте, — сказал он. — Рыдайте в свое удовольствие. Черт-те что.
— Алан, — сказала она. — Не, правда, я уже в полном порядке. Успокойтесь. Что там у нас на повестке дня.
— Вот поэтому я никогда и не занимаюсь разводами, — сказал Алан, нервно потирая пальцами виски. — На дух этого не переношу.
— Что у нас дальше, — сказала Роузи. — Что дальше.
Алан яростно откашлялся, вынул из стола длинную желтую тетрадь и новенький остро отточенный карандаш, которых у него, похоже, был неограниченный запас (ни разу она не видела короткого или затупившегося экземпляра; интересно, что он с ними делает?), и дернул себя за ухо.
— Ладно, — сказал он. — Ладно. Что нам в первую очередь нужно сделать, так это прийти к соглашению прямо на месте, вам, Майку, его юристу и мне, относительно всех возможных обстоятельств, имеющих отношение к вашей с Майком совместной жизни, и попытаться сделать это соглашение по возможности взаимоприемлемым и настолько простым, чтобы даже судья смог его понять. Так, ладно, давайте посмотрим. Надо составить список. Первым делом право на попечение в отношении э-э…
— Сэм. Саманты. Право остается за мной.
— А-га. — Он пока не стал ничего записывать. — А как насчет Майка?
— Я уверена, что Майк права на попечительство требовать не станет. Хотя, в общем-то, у нас с ним на этот счет никакой ясной договоренности не было.
— А-га.
— Я имею в виду, что мне и так все ясно.
Алан одарил ее одобрительной улыбкой, почти как коллега коллегу, и сделал пометку.
— Ну что ж, останется только договориться относительно права на посещение, материальную поддержку, о какой-никакой процедуре принятия решений в отношении страховки и образования, о том, кто кого и как ставит в известность, если ребенок попадает к дантисту или в больницу…
— Хорошо.
— До тех пор пока вы еще в состоянии разговаривать друг с другом, — продолжил Алан. — Если этим придется заниматься адвокатам, то, во-первых, это выйдет гораздо дороже, а во-вторых, в итоге может получиться соглашение, которым никто не будет доволен, кроме самих адвокатов.
— Ладно, ладно.
На душе у нее стало теплее. Сэм.
— Как насчет средств к существованию? — спросил Алан. — Вы в данный момент работаете?
— Работала, — ответила Роузи. — Преподавала художественную культуру в школе «Солнышко».
— Ага, понятно.
— Но теперь у меня складывается впечатление, что они в моих услугах больше не нуждаются.
У нее сложилось впечатление, что эта маленькая альтернативная школа, расположенная в переделанном здании старой фабрики в Каменебойне, в ближайшем будущем благополучно прикажет долго жить, погрязнув в склоках и взаимных обвинениях.
— Если есть такая возможность, — сказал Алан, — то лучше бы пока остаться безработной. До вынесения судебного решения.
Он провел поперек листа черту.
— Ладно. Теперь насчет собственности…
— Да мне ничего и не нужно, — сказала Роузи. — Дом. Но весь кредит за него выплатила больница, и закладная тоже у них. А все прочее — барахло. Всего лишь барахло — Барахло, — кивнул Алан. — Барахло.
У него была довольно странная манера речи, так, словно в каждое слово он вкладывал глубокое и сильное чувство; Роузи подумала, что это, должно быть, какой-то особый адвокатский трюк, а может быть он просто не отдает себе в этом отчета. Хотя, может быть, на самом деле все и не так, а вдруг он и впрямь принимает беды и горести своих клиентов слишком близко к сердцу; и, как профессиональный тяжелоатлет, просто может взвалить на себя куда большую ношу, чем обычный человек. От его напомаженных волос отделилась прядка; в глазах у него снова появилось печальное выражение. Роузи поймала себя на невольном чувстве симпатии к нему.
— Мне и в самом деле на все это плевать, — сказала она. — Там нет ничего, что я действительно хотела бы унести с собой.
— Ну да, конечно, — сказал Алан. — Знаете, давным-давно, когда я и в самом деле занимался разводами довольно часто, каждый, кто приходил ко мне, неизменно говорил одну и ту же фразу: «Да ничего мне, в сущности, не нужно, пусть все достанется ей». Или: «Пусть он все забирает себе». И знаете, вокруг чего всегда разгорались самые дикие сцены, из-за чего народ причинял друг другу больше всего боли? Из-за барахла.
— Вы женаты? — спросила его Роузи.
— А я сидел тут и слушал, как люди льют слезы по автомобилю, по телевизору, по драгоценностям, по гребаному старому гарнитуру, который стоит у них на веранде, и думал про себя, как же низко может пасть человек, неужели они не в состоянии быть выше всей этой грязи. Неужто утраченное чувство значит для них меньше, чем все эти жалкие материальные ценности, все эти ничтожные детали? И мне потребовалось изрядное количество времени, чтобы прийти к выводу о том, что именно в деталях и коренится любовь. Она вся в книгах, в пластинках, в стереомагнитофонах и в автомобилях с откидным верхом. Любовь всегда корнями уходит в детали. И боль, кстати, тоже.
Его глаза стали еще печальней и смотрели теперь прямо на Роузи; он сложил свои белые руки одна к другой и тихо опустил их перед собой на стол.
— Нет, не женат, — сказал он. — Это довольно-таки длинная история.
— Знаете, у меня уже давно на языке вертится один вопрос, — сказала Роузи и снова принялась покачиваться туда-сюда на стуле. — Вы знаете старый замок посреди реки, на острове?
— Баттерманз?
— Это, часом, не вы его построили? Я имею в виду — не ваша семья?
— Ну, в каком-то смысле. Какой-то дальний родственник. Я никогда даже и не пытался разобраться в этой истории.
— Насколько мне не изменяет память, его официальной владелицей являюсь я. В смысле, наша семья.
— Да, кажется.
Она улыбнулась.
— Не является частью имущества, подлежащего разделу, — сказала она, и Алан рассмеялся; она в первый раз видела, как он смеется. — И знаете, чего мне всегда хотелось? Отправиться туда и залезть в этот дом. Я никогда там не была.
— Я тоже никогда там не был.
— А давайте как-нибудь туда съездим, а? — Она выпрямилась и посмотрела ему прямо в глаза. — В конце концов, вы наш семейный юрист, и все такое.
Он побарабанил карандашом о кожаную обивку стола.