Уорден. — Клеменси покосилась на объявление. — Из-за него я потеряла прежнее место.

— И получила нынешнего мужа, — добавил мистер Бритт.

— Что да, то да. Вот за это большущее ему спасибо!

Мистер Бритт посмотрел на жену поверх блюдца.

— Человек — существо привычек. Я как-то привык к тебе, Клем. И понял, что без тебя уже не обойдусь. Поэтому мы пошли и стали мужем и женой. Ха-ха, кто бы мог подумать!

— Действительно, кто? Это было так славно с твоей стороны, Бен.

Мистер Бритт замотал головой.

— Ну что ты. Не стоит упоминания.

— Очень даже стоит, — просто сказала жена. — Я тебе ужасно, ужасно обязана.

Она снова покосилась на объявление.

— Ох ты! Когда стало известно о побеге, и ее не нашли — дорогая моя девочка! — я же не могла не сказать, ради нее и ради них всех, о том, что знаю, верно же?

— Так или иначе, ты рассказала, — заметил муж.

Клеменси отставила чай и задумчиво посмотрела на приклеенный к стене лист бумаги.

— А доктор Джеддлер так обезумел от горя и стыда, что вышвырнул меня со службы и из дома! Я никогда ничему так в своей жизни не радовалась, как тому, что слова грубого ему не сказала и зла на него никогда не держала и не держу: ведь он потом искренне сокрушался. Сколько раз он сиживал в этой комнате да твердил, как сожалеет; последний раз вот только вчера, когда тебя здесь не было. Сколько раз, говорю, он здесь сидел, час за часом болтая о всяких пустяках: не потому, что ему мои глупости интересны, а в память о старых деньках и еще оттого, что она меня любила, Бен!

— Как ты все это поняла, Клем? — озадаченно переспросил супруг, удивленный, что она так хорошо понимает то, что только смутно представляется его проницательному уму.

Клеменси подула на чай.

— Сама не знаю. И объяснить не возьмусь, даже обещай ты мне пятьдесят фунтов.

Возможно, беседа бы продолжилась в этом метафизическом ключе, но ей помешало вполне физическое явление; явление имело вид застывшего у входа джентльмена в трауре и в дорожном плаще. Казалось, тот прислушивается к беседе и не торопится ее прервать.

Клеменси поспешно поднялась. Мистер Бритт тоже встал и поприветствовал гостя.

— Угодно ли вам подняться наверх, сэр? Там есть очень хорошая комната, сэр.

— Спасибо. — Незнакомец серьезно посмотрел на жену владельца. — Могу я зайти?

— Ох! Конечно, сэр, как пожелаете, — ответила Клеменси. — Что вам угодно заказать, сэр?

Внимание незнакомца привлек листок объявления на стене, он принялся его изучать.

— Отличная усадьба, сэр, — заметил мистер Бритт.

Гость не ответил; однако, прочтя написанное, повернулся и посмотрел на Клеменси с тем же внимательным любопытством, как и раньше.

— Вы спросили меня… — Он не отводил от нее глаз.

Клеменси, в свою очередь, тоже бросила на него быстрый взгляд.

— Что вам угодно заказать, сэр?

— Глоток эля, если можно. Я сяду в углу, — он двинулся к столу у окна, — и не помешаю вашей трапезе. Буду очень обязан.

Гость сел, не вступая в дальнейшие переговоры, и устремил взгляд наружу. Худощавый, хорошо скроенный мужчина в самом расцвете лет. Загорелое лицо оттеняли темные волосы и полоска усов. Едва перед ним поставили пиво, он наполнил кружку и добродушно приподнял ее, благодаря хозяев, выпил, а потом поставил кружку на стол.

— Это ведь новый дом?

Мистер Бритт ответил:

— Не вполне новый, сэр.

Клеменси добавила, выделив слово:

— Чуть меньше шести лет, сэр.

— Мне кажется, я слышал, когда вошел, что вы упоминали имя доктора Джеддлера, — сказал гость. — Это объявление напомнило мне о нем: мне случилось знать кое-что из той истории, часть по слухам, а часть из первых уст. Старый джентльмен жив?

— Жив, сэр, — ответила Клеменси.

— Сильно изменился?

Клеменси уточнила, заметно волнуясь:

— С какой поры, сэр?

— Со времени побега дочери.

— С тех! С тех сильно изменился, да. Поседел, постарел, повадки совсем иные. Думаю, однако, сейчас он счастлив. Помирился с сестрой и часто ездит ее навестить. Это всегда приводит его в отличное расположение духа. Поначалу-то он все горевал; просто сердце кровью обливалось смотреть, как он бродит вокруг да бранится. А потом, через год или два, все и переменилось: он полюбил разговоры о потерянной дочери и стал ее нахваливать, и жизнь тоже, да! И все говорит и говорит, со слезами на глазах, бедный, какая она была красивая и хорошая. К тому времени он, видно, ее простил. Примерно тогда же, когда мисс Грейс замуж вышла. Бритт, помнишь?

Мистер Бритт отлично помнил.

— Так сестра вышла замуж, — промолвил гость. Помолчал и спросил: — А за кого?

Клеменси от изумления едва не расплескала чай.

— Так вы не знаете?!

Посетитель снова наполнил кружку и поднес к губам.

— Хотел бы знать.

— Ох, это долгая история, если ее как следует рассказывать. — Клеменси оперла подбородок на кисть левой руки, придерживая локоть с помощью правой, и покачала головой. Взгляд расплылся, словно она смотрела на огонь — или в прошлое. — Очень долгая история.

Незнакомец предположил:

— Однако ее ведь можно рассказать кратко?

— Кра-атко? — задумчиво протянула Клеменси и, как будто даже не обращаясь к нему, словно не сознавая, что у нее есть слушатели, произнесла: — Ну а что тогда рассказывать? Что они вместе горевали, вместе вспоминали ее, как покойную: не осуждали, не упрекали, говорили только хорошее, рассказывали друг другу, какая она была замечательная, искали для нее оправдания? Так это все знают. И я. Да кому, как не мне, и знать? — добавила она, вытирая глаза рукой.

— И потом… — подтолкнул ее незнакомец.

Клеменси ровно продолжила:

— И потом они поженились. В конце концов. В ее день рождения — а он наступает как раз завтра. Все было очень тихо, очень скромно, но очень счастливо. Мистер Альфред сказал однажды вечером, когда они гуляли по саду: «Грейс, пусть наша свадьба будет в день рождения Марион?» Так и стало.

— И они счастливы? — спросил гость.

— Ну да, — ответила Клеменси. — Счастливее не бывает. Других горестей, кроме вот этой, у них не было и нет.

Она подняла голову, словно внезапно заинтересовавшись, с какой стати начала вспоминать те времена, и быстро взглянула на незнакомца. Увидев, что его лицо повернуто к окну и что он, кажется, увлеченно рассматривает открывающиеся виды, она начала делать мужу какие-то знаки, тыкать пальцем в объявление и с сугубым рвением беззвучно произносить губами какое-то слово или фразу. Однако, поскольку губы ее не издавали ни звука, а жесты, как и прежде, отличались большим своеобразием, эти невнятные действия привели мистера Бритта в