Я.: Так вы разделились?

А.: Тогда исчезла бы ценность команды. А именно ее мы и старались сохранить.

Я.: А зачем вам был Кривой Рог? У вас кончился бензин?

А.: Да нет. Бензина было сколько угодно. Склады были рады от него избавиться.

Я.: Так вы могли ехать дальше.

А.: В степи нас одолели сомнения.

Я.: В чем?

А.: Во внутренней ценности нашей коллективной колонны. Мы разделились.

Я.: Жаль.

А.: Мы тоже так считали. Мы не могли справиться с сомнениями на огромных равнинных просторах.

Я.: Как же происходило разделение?

А.: По две машины присоединялись к каждой отступающей дивизии. Так команды не стало. Мы тушили только отдельные малые объекты.

Я.: Почему вы не держались вместе?

А.: Это вопрос самоощущения. Машины не хотели ехать в степь. Если бы у нас были тягачи помедленнее, мы бы стали сельскохозяйственной колонной, спасающей урожай.

Я.: Вы бы наполнили свои цистерны зерном? Ведь оно текучее, как и вода?

А.: А как бы вы потом очистили цистерны от мякины?

Я.: Я не специалист, не знаю.

А.: Наше самосознание удержало нас от того, чтобы уродовать машины таким образом.

Я.: Вы говорите о самосознании и самоощущении, в чем разница?

А.: Самоощущение связано с работой брандспойтов, автомобилей и техники.

Я.: Вы говорите об этом с какой-то скептической ноткой в голосе?

А.: Есть еще субъективное дополнение к собственной деятельности техники. Нам бы надо было верить в себя.

Я.: Учиться у машин?

А.: Разумеется. Тогда бы мы остались вместе.

Я.: И вас бы наградили?

А.: Да, ведь нас бы тогда можно было найти.

Офицеры находившегося в Киеве саперного батальона прошли в свое время школу комиссара Арнульфа Тоттфрида. В конце июля Тоттфрида не стало. Но его ортодоксальная материалистическая школа жила в офицерах. Их задача состояла теперь в том, чтобы предугадать, как будет вести себя немецкое командование после того, как немцы займут город. Саперам было дано задание как раз в тех местах, где разместятся немецкие командиры, установить мины и бомбы с часовым механизмом. Это предполагало проникновение в мысли и чувства фашистских захватчиков; надо было изучить их привычки — тогда бомбы могли быть заложены именно так, чтобы уничтожить врага, когда он обустроится. Существенно важно, говорил подполковник Щепков, найти временные связи между этими привычками. Ведь надо сделать так, чтобы у противника не было времени приспособиться к ситуации. Если бомбы будут рваться одна за другой из-за того, что мы разгадали только некоторые привычки фашистского командования, а другие нет, у них останется шанс принять ответные меры или вооружиться предусмотрительностью. Или они профилактически уйдут на время из города и вернутся со своими саперами, от которых наши подарки не скроются.

Обсуждение шло туго. Советские офицеры еще не освободились от страха, вызванного чистками предыдущих лет. Ни один из них не видел когда-либо фашиста вблизи. Так что каждому оставалось только вооружиться методикой диалектико-материалистического анализа и попробовать вжиться в привычки вражеского командования. Но ведь фашисты — не просто люди вообще. Есть опасность, сказал капитан Цревенко, что мы окажемся слишком ловкими и слишком точным анализом фашистских привычек (это можно будет сразу установить по результатам, если все наши заряды взорвутся вовремя) навлечем на себя подозрение начальства в том, что в нас самих есть фашистские чувства. Потому что иначе как нам удастся так точно вжиться в них, если в нас самих нет ничего с ними связанного? Кто тогда подтвердит диалектико-материалистический характер наших рассуждений? Тут еще вот что, добавил майор Сартов, как это будет согласовываться с нашей партийной позицией, если мы будем считать, что У ФАШИСТОВ ЕСТЬ НЕКОТОРЫЕ ВПОЛНЕ НОРМАЛЬНЫЕ ПРИВЫЧКИ, которым они и будут следовать, располагаясь в огромном городе после его захвата. А если мы не признаем за ними воинских и бытовых привычек, примерно таких, которыми мы и сами руководствуемся в подобных условиях, может случиться, что заряды вообще не взорвутся или не вовремя, тогда нас могут обвинить в халатном отношении к долгу защиты отечества.

Ладно, ответил подполковник Щепков, нам не остается ничего другого, как поставить себя на место фашистов и найти таким образом лучшие места для закладки зарядов. В условиях классовой войны нельзя допустить, чтобы врагу не был нанесен урон из-за того, что мы, исходя из представлений о фашистских чудовищах, припишем им привычки, которых у них нет. Тогда мины могут пролежать годы, словно антикварные ценности в тайнике, потому что будут находиться совсем не там, где обустроилось вражеское командование. В конце концов, это ДОВОЛЬНО ХИТРАЯ ИДЕЯ — чтобы фашисты в некотором роде уничтожили себя сами. На это особенно пугливый М. А. Бельшев заметил, что хитрость представляется ему просто более привлекательным названием для коварства, что подходит для торгашеского духа, но противоречит социалистической честности. Чушь, сказал подполковник Щепков, за дело! Ему и так было ясно, что измышления этой рабочей группы будут идеологическим подрывом классового врага.

Ну хорошо, проговорил майор Сартов, представьте себе, товарищ подполковник, что вы фашистский офицер, захватили город и начинаете обустраиваться. Подполковник собирался отклонить предложенную ему роль, потребовал занести в протокол, что он не говорит как фашист. Но все же представьте себе это, сказал лейтенант Ешков.

Группа исходила из того, что захватчики — народ недисциплинированный, и к тому же они будут усталыми, так что будут склонны срезать углы, кидать вещи как попало. К этому добавлялись и другие подходящие точки для установки мин: ручки дверей, кровати (которые начнут переставлять), окна (которые будут открывать), лучшие здания (именно их будут занимать), регулировка отопления, печные дверцы, брошенные машины (их начнут отбуксировывать), места, где будут искать ценности.

Они договорились, что никто из начальства не узнает, как они целыми часами могли вживаться в фашистов, следовать их образу мысли; и позднее никто из них не признался, что блестящим успехом они были обязаны предположению, что фашисты не лишены общечеловеческих навыков. Где логово фашистского зверя? Совершенно очевидно, что в отношениях между людьми противника; сами же люди в основе своей — те же люди. Так что надо было их только рассредоточить, разбить поодиночке. Места в стране для этого было достаточно.

По поручению своих государей Иоганна Фридриха и герцога Эрнста Августа известный пролетарий умственного труда Готфрид Вильгельм Лейбниц получил задание в 1680–1685 годах добиться своими изобретениями повышения рентабельности рудного дела в Верхнем Гарце, за что ему было положено вознаграждение в 1200 талеров, детали на его усмотрение.