«Может быть, он все-таки прав? – думала она. – Может быть, действительно надо отнестись к этому как к болезни?»

Если бы ребенок уже шевелился в ней, если бы Лиза явственно ощущала его присутствие, многие ее сомнения отпали бы сами собой. Но ведь для нее это существо все-таки еще не было реальным – и она колебалась…

Арсений больше не заговаривал с ней на эту тему – ни вечером, вернувшись с работы, ни на следующий день. Только вскидывал иногда на нее глаза – внимательно и с таким безнадежным ожиданием, от которого у Лизы сжималось сердце. И все-таки у нее не поворачивался язык сказать ему что-то определенное – и она опускала глаза.

Дня через три она заметила, что ожидание в его глазах исчезло, сменившись какой-то тупой покорностью. И вот эта покорность была для нее совершенно невыносима! Весь он стал какой-то отрешенный, безучастный… Он улыбался, целовал Лизу, но делал это так безжизненно, так безрадостно, что она плакала ночью, вспоминая его погасшие глаза. Она понимала, что счастье уходит от нее, и чем дальше, тем менее вероятно, что удастся его сохранить.

Однажды, когда Арсений ушел на работу, Лиза решила, что больше так жить невозможно. Зачем длить это безрадостное совместное существование, когда она все равно теряет Арсения, хотя он и спит рядом с нею?

Она открыла шкаф, сняла с вешалок свои платья, достала чемодан, пылившийся в чулане на кухне. Лиза не думала, что будет делать дальше, без Арсения. Поедет к матери, к Коле? Какая разница, где жить и что делать, если без него? Жизнь, не связанная с Арсением, представлялось Лизе пустыней, и ей было безразлично, в какую сторону идти по однообразному пространству.

Вещи она уложила минут за пятнадцать, если не меньше. Потом села на стул, оказавшийся почему-то посреди комнаты, и уставилась в одну точку. Потом вспомнила, что замочила белье, и пошла в ванную. Несколько своих мокрых вещей она сложила в пакет и тоже сунула в чемодан, потом повесила сушиться его рубашки.

Все это она делала с полным безразличием, без тени той радости, которую беспричинно испытывала всегда от своих ежедневных дел. Она хотела тут же уйти, но впервые почувствовала, что у нее кружится голова, тошнота подступает к горлу. В глазах у нее потемнело, и она прилегла на диван, погрузившись в какое-то странное забытье, не похожее ни на сон, ни на явь.

Так она пролежала до вечера и пришла в себя от того, что ключ повернулся в замке.

Арсений теперь уже не входил, как прежде, в комнату в пальто, стремительными и нетерпеливыми шагами. Лиза слышала, как он раздевается в прихожей, как идет в ванную, моет руки. Потом он вошел в комнату и остановился у порога.

– Лиза? – спросил он. – Ты куда это собралась?

Лиза проклинала себя за то, что не успела уйти до его прихода. Теперь этот чемодан выглядел как пошлая демонстрация.

Она молчала, не глядя ему в глаза, но Арсений подошел к ней, тряхнул за плечи.

– Ты что, уйти решила? Куда же?

– Какая разница? – тихо произнесла она. – Все равно мы теперь…

Он отпустил ее, сел у стола, обхватив голову руками. Лиза чувствовала, как при виде этого отчаянного жеста слезы подступают к горлу. Она не в силах была сдерживать себя и заплакала.

Арсений поднял на нее усталые глаза и вяло произнес:

– Ну чего ты плачешь? Чего уж теперь… И куда тебе идти – все равно ведь… Оставайся.

Это было сказано так равнодушно, точно речь шла о случайном дальнем родственнике, которому негде переночевать.

– Я не хочу так, – выдавила Лиза сквозь слезы. – Я так не могу, мне не надо…

Арсений молчал, и она вдруг сказала, словно выдохнула:

– Я согласна… Пусть!

– Что – пусть? – Он поднял голову, и в глазах его мелькнул какой-то огонек.

– Пусть… Пусть его не будет, если ты не хочешь… – произнесла Лиза так тихо, что сама еле услышала собственный голос.

Но Арсений расслышал ее слова. Лицо его мгновенно просияло, но он тут же сдержал себя.

– Ты правду говоришь, Лиза? – Он присел перед ней на корточки, стараясь заглянуть в глаза. – Ты не обманываешь меня?

Она покачала головой.

Лиза не верила своим глазам – так мгновенно он переменился. От его вялого безразличия не осталось и следа – наоборот, движения стали даже немного лихорадочными, торопливыми.

– Какая же ты молодец! – повторял он. – Какая ты умница! А я уж думал… Ты не волнуйся, еще не так и поздно, это я тебя сдуру сразу напугал. Но и откладывать, конечно, не стоит. Я уже поговорил на всякий случай с Софьей Константиновной из тридцать седьмой больницы. Она отличный врач, уж ей-то можно доверять! Она все сделает надежно и даже денег с меня не возьмет. Ну, конечно, подарю ей что-нибудь: духи там, конфеты. Я у них практику как-то проходил после третьего курса. Не в гинекологии, конечно, но Софья отлично ко мне относится.

Каждое его слово звоном отдавалось у Лизы в ушах. Зачем он рассказывает ей все это – практика, Софья? Какое все это имеет значение после тех слов, которые так неожиданно вырвались у нее? Она готова была вскочить, закричать, забиться… Она не хотела, не хотела, чтобы это все-таки произошло! Но точно оцепенение нашло на нее, когда она сказала «пусть», – и Лиза не могла пошевелиться.

– Тебе, наверное, плохо? – заметил Арсений. – Конечно, в твоем положении… Тошнит?

Она кивнула, чтобы он оставил ее в покое.

– Ложись, ложись, Лизушка, – засуетился он. – Тебе спать сейчас надо побольше.

– Зачем? – спросила Лиза с неожиданной злостью. – Может, мне еще и витамины нужны?

Он замолчал, чтобы не сердить ее, и Лиза отвернулась к стене. У нее не было сил ни разговаривать с ним, ни даже смотреть на него.

В больницу они отправились на следующий день. С вечера Арсений позвонил в Склиф, отпросившись до обеда, потом этой самой Софье Константиновне. Лиза слышала, как он приглушенно разговаривает в прихожей, смеется, говорит какие-то комплименты. Вернувшись в комнату, он сказал:

– Лизуш, я договорился на завтра, да? Все-таки ведь срок большой, как ни крути, надо поторопиться… Ты там возьми с собой, что надо – халат, тапочки, прокладки. Вообще-то в тот же день выписывают, но Софья говорит, лучше полежать хотя бы сутки для перестраховки.

Лиза ничего не ответила, сделав вид, что заснула.

Тридцать седьмая больница располагалась где-то на окраине. Они долго ехали в метро, потом в автобусе, но Лиза даже не запомнила, куда. Ее тошнило, хотелось спать, она ненавидела себя за то, что едет в этом переполненном автобусе, – куда, зачем?

В приемном покое было холодно, пахло лекарствами. Лиза увидела несколько испуганных женщин, сидевших на облезлых стульях у стены. Молодая полная регистраторша подняла на них глаза и тут же снова принялась что-то писать в журнале.

– Не похоже, чтобы нас тут ждали, – шепнула Лиза на ухо Арсению.