«В душ, что ли, сходить…»– подумал он, стоя у окна и равнодушно наблюдая за гаснущим закатом.

Из постели донесся какой-то шорох, Зис стремительно шагнул в полутемную комнату и склонился над кроватью. Майя тихо и жалобно выдохнула. Уже которую ночь Зис тщетно вслушивался в этот бессвязный шепоток. В тот момент, когда ему казалось, что он уже начинает разбирать ее слова, они рассыпались на слоги и звуки, и опять ее речь становилась шелестом, жалобным и бессвязным.

Зис поправил одеяло, поставил чашку на пол, сел на кровать. Все эти дни его преследовали мысли о том, что все это происходило в одной и той же постели. Сначала той, в которой он спал один, потом… Он выдохнул, воспоминания о той ночи жгли его и не давали покоя. А сейчас Майя одна безраздельно завладела этой территорией. В других обстоятельствах он был бы только счастлив, но это ее беспамятство…

Майя опять пошевелилась. Зис отвлекся от своих мыслей, и тут она открыла глаза и отчетливо позвала:

– Мама. Мама!

Странно было не столько услышать связный голос, впервые за несколько дней прозвучавший в полумраке его спальни, странным было то, что это был не ее, а чей-то другой, тихий детский голосок… Он застыл, прислушиваясь, но Майя откинулась на подушки и опять погрузилась в свою странную полудрему. Зис сел, взял ее руки в свои ладони и прижал их к своему лбу. Он уже не был уверен, происходит ли то, что он видит и слышит на самом деле или это всего лишь плоды его измученного бессонницей, кофеином и постоянным напряжением воображения.

Они с Кариной, меняясь, как часовые на посту, все время проводили у постели Майи. Карина все-таки настояла на том, чтобы всю деликатную часть, связанную с уходом за молодым, красивым и совершенно беспомощным телом, взять на себя. Зис согласился. Ему не хотелось тратить ее и свои силы, убеждая ее в том, что это совершенно неважно. Он любил Майю, и никакие горшки и обтирания не могли ничего изменить. Но Карине, которой приходилось отъезжать по делам и в издательство, самой хотелось сделать как можно больше, и она тщательно ухаживала за сестрой, растирала ее, разминала онемевшие суставы, расчесывала волосы и пугалась от того, что эти, обычно такие упрямые и своевольные пряди, послушно ложились в направлении движения расчески.

Между собой они почти не разговаривали. Говорить им было особенно не о чем. А Майя все лежала без движения, не жила, не спала, не умирала, и только иногда у нее прерывалось дыхание, глаза начинали быстро-быстро метаться под закрытыми веками, и раздавался тот самый шелест, который так обманчиво напоминал связную речь.

В одну из ночей Зис заглянул в холодильник и не нашел там ничего, кроме куска высохшего сыра. Карина сидела с Майей и он, заглянув в спальню, прошептал:

– Я скоро, схожу в магазин и сразу обратно.

Карина кивнула и он, прихватив с вешалки свою ветровку, вышел из дома. На улице было пусто, темно и сыро от недавно прошедшего дождя. Зис осмотрелся, пересек дорогу и направился к небольшому магазину, работавшему сутки напролет. Он брел, стараясь ни о чем не думать, и только прислушивался к звуку собственных шагов, негромким эхом отдававшихся в глубине дворов.

Когда Зис добрался до стеклянных дверей, он обнаружил, что магазин закрыт. Более того, с фасада уже сняли неоновую вывеску, и она лежала тут же у входа, всем своим видом подтверждая факт капитуляции.

Однако внутри горел свет, и Зис на всякий случай постучался– продавщицы знали его и с удовольствием обслуживали даже во время своих внезапных учетов. И однажды, когда в районе не было электричества и все их кассы не работали, кокетничающие девчонки отпустили ему его нехитрые покупки. Но сегодня, стоило Зису забарабанить в окно, внутри, словно по команде, немедленно погас свет, и вместо полок с какими-то коробками, пакетами и банками в стекле, как в зеркале, отразилась улица с желтыми фонарями и его долговязой фигурой, приникшей к дверям.

Ловить здесь было нечего. Зис вздохнул. В кармане его ветровки лежали ключи от машины, но сама машина осталась под подъездом. Возвращаться не хотелось, тем более, что он вспомнил – был еще один небольшой ночной магазинчик где-то в глубине переулков. Зис застегнул куртку, сунул руки в карманы и направился прочь по черным глянцевым мостовым спящего города.

Пока Зис блуждал в поисках пропитания, Карина, беспрерывно пившая кофе, стакан за стаканом, чашку за чашкой… заснула у Майиной постели. Она даже не заметила, как это произошло, просто вдруг, в какой-то момент, вместо бледного лица сестры, она увидела перед собой дверь, шагнула к ней, открыла ее и оказалась на площади в тумане.

Какой-то тоскливый, металлический звук раздавался в глубине молочной взвеси, висевшей в воздухе. Карина направилась вперед и, когда туман слегка расступился, обнаружила, что скрипела и стонала проржавевшая старая карусель, медленно вращавшаяся по кругу. Карина осмотрелась. Это был знакомый сон. Она уже не раз видела все то же самое – эту серую площадь и клочковатый дым, висящий в воздухе. Уже были и этот звук, и эта старая вертушка, которая все волоклась со скрипом, и эта фигура, сидевшая на ней. Но всегда в последнюю минуту, когда оставалось всего полшага, полмига до разоблачения… она просыпалась.

Но пока Карина еще только вышла на эту площадь, еще звучал в ее глубине тоскливый, металлический звук, еще не рассеялся туман. И была надежда на то, что сегодня ей повезет и она увидит, наконец, лицо неизвестного…

Карина спала.

Майя лежала на спине и разглядывала высокий, уходящий во тьму потолок. Внезапно скрипнула дверь, и к ней в комнату кто-то зашел. – Мама. Мама! – приподнявшись на локте, то ли позвала, то ли спросила Майя.

Из темноты к ней придвинулось лицо Зинаиды.

– Тише, деточка, тише. Не вставай. Ложись. Тебе нельзя вставать. Давай, я укрою тебя, ты совсем раскрылась.

Мать ловко и аккуратно поправила одеяло, приподняла подушку и прилегла на кровать рядом с Майей. Майя свернулась калачиком и прижалась к ней.

– Мама, а, правда, что наш дом обрушился?

– Ну, что ты говоришь, конечно, нет, деточка, – в голосе матери сквозило неподдельное удивление.

– А папа?

– Что папа?

– Правда, что папа убил бабушку?

Мать присела на кровати, опершись на локоть.

– Майя, тебе что, страшный сон приснился? Милая, ну разве можно говорить такие вещи?

Она прижала девочку к себе. Однако Майя не успокаивалась.

– А где же тогда бабуля? Я ее давно не вижу… Ее нет. И Вари нет. А по дому какие-то люди топают. Я слышала, такие шаги – страшные, чужие…

– Майя, – мать развернула девочку к себе лицом. – Не придумывай. Никто тут не топает, кроме твоей сестры-сорванца. А сейчас вообще ночь, все спят. Ты болеешь, у тебя три дня была лихорадка. Сейчас тебе полегчало, лекарства подействовали, и ты опять за свое – начала сочинять.