Он увидел, что Рэй смотрит на него с удивлением.

— Что ж, — сказал он. — Ты промахнулся.

Тони Гастингс был опьянен.

— Я не в тебя стрелял, — сказал он. — Это было предупреждение.

— Предупреждение. Ладно. Могу я сесть на кровать, мистер?

— Давай на улицу. Пошли в машину.

Рэй повернулся, пошел к кровати и сел.

— Я сказал, пошли.

— А что меня заставит?

— Я тебе только что показал.

— Подстрелишь меня — что это даст? Тебе придется меня на себе тащить.

— Я не побоюсь тебя подстрелить.

— Ага.

Он не двигался. Тони ждал, а он не двигался. Тони сказал:

— Пошли, живо, — а Рэй распахнул глаза, пожал плечами, широко развел пустые ладони.

Тони взвел курок, а Рэй поцокал языком, цык-цык.

— Я не побоюсь тебя подстрелить, — повторил Тони, слыша в своем голосе натугу, а Рэй не двигался. Тони подумал. Он подтянул к себе стульчик, оседлал его задом наперед, опершись грудью на спинку, и сказал: — Ну, раз ты предпочитаешь подождать здесь — они скоро будут. — Думая: это правда, они увидят что он не возвращается, станут искать его машину и найдут ее здесь.

Потом подумал, не ошибся ли, сделав такую уступку.

Рэй спросил:

— Хочешь, чтоб я их дожидался?

— Тебе не придется долго ждать, если пойдешь в машину.

— Да я вроде не хочу этого делать, правда же? Слушай, мистер, я, наверно, пойду. Приятно было пообщаться.

Он встал и опять направился к двери. Тони сказал:

— Я тебя предупреждал. Смотри. — Его голос переходил в крик. — Я не хочу в тебя стрелять, но если попробуешь уйти — клянусь, убью.

Этот странный голос остановил Рэя, он поднял руки, ладно-ладно, и вернулся на кровать. Тони подумал: если я не могу заставить тебя идти, то могу заставить тебя сидеть — и снова ощутил упоение властью.

Они сидели, глядя друг на друга. Рэй сказал:

— Слушай, мистер, зачем ты, такой славный парень, водишься не пойми с кем? Этот малый, Гангес Андес — уголовник, живодер. Он людей убивает. Если я обратно к нему попаду, он и меня убьет, как Лу. Ты же этого не хочешь, правда?

Тони подумал: насчет Бобби Андеса он прав. Он сказал:

— Ты сам убиваешь людей.

— Ну бля.

— Нечего тут блякать, — сказал Тони. — Я поэтому здесь. Ты поэтому здесь.

На лице Рэя досада, как будто разговор этот был неуместен и вести его ему не хотелось. Тони было приятно видеть этот взгляд. Он сказал:

— Отпираться бессмысленно. Я тебя помню.

— Сигарета есть?

— Я не курю.

— Ну да, ясное дело.

Глядя на него, глядя пристально, Рэй секунду спустя сказал:

— Они сами виноваты.

— Что? Кто?

— Жена твоя, блядь. Девчонка эта.

Подскок сердца Тони. Спустя все эти месяцы, спустя целый год — новость, наконец-то новость.

— Так, значит, ты признаешь. Давно пора.

— Ты не так понял, — сказал Рэй. — Это был несчастный случай.

— Что был несчастный случай?

— Жена твоя, да. Помню я твою жену, блядь.

— Мою жену и дочь, которых ты убил.

— Спокойно, слушай. Говорю же, несчастный случай.

Выжди. Сдержи свою радость, сбереги рвение.

— Так. Что за несчастный случай?

— Слушай, мистер, я понимаю, что это твои жена и ребенок, и я сочувствую твоей утрате, но это не извиняет, как они с нами обращались.

— Как они с вами обращались?

— Они сами напросились.

Что же. Это хорошо. Это приглашает к радостному беспримесному гневу. Но сдержи его, пусть пар наполняет цилиндры, а не вылетает в трубу. Не повышай голоса, ровно:

— Что это значит — сами напросились?

— Тебе надо знать? Не, мистер, не надо тебе знать.

— Скажи мне, как же, по-твоему, они сами напросились.

— Они обзывали нас погаными словами.

— И были правы.

— Они нам не доверяли, у них были грязные мысли. Мистер, они настроились против нас с самого начала. Мы ничего не могли с этим поделать. Они решили, что мы уголовники, и убийцы, и насильники, — сразу, как мы появились. Ты видел эту свою дочку, когда мы колесо чинили. Они вели себя так, как будто мы — сволота. Когда мы сели в машину, они подумали, что это конец света, типа мы им глотки перережем и трупы отдерем. Знаешь, мистер, у меня гордость есть, как со мной говорят, и какие-то вещи я не терплю.

Медленно и спокойно. Тони сказал:

— Их подозрения оправдались.

— Они сами нарвались.

— Вы убийцы и насильники. Вы их убили и изнасиловали.

— Слушай, знаешь что, когда меня в чем винят, это оскорбление, это мне право дает. Винит меня Лила, что я Дженис трахаю, — ей-богу, трахну Дженис. Если твоя дочка, блядь, думает, что я насильник, — ей-богу, изнасилую.

— Они были правы, что вас боялись. Все, чего они боялись, сбылось.

— Потому что они сами, блядь, напросились.

— Они были правы, что вы сволота, потому что вы и есть сволота.

— Слушай, ты дебил, блядь.

— Нет у тебя прав. Ты потерял свои права, когда убил Лору и Хелен.

— У меня столько же прав, сколько у тебя.

— Нет у тебя прав. Я год этого ждал.

— Да ну?

Тони Гастингс понимал, что это удовольствие от пистолета в руке и данного им права оскорблять — вероломная и опасная сила, так как каждое новое оскорбление должно будет подкрепиться его готовностью этот пистолет применить. Он гордился тем, что пошел на этот риск, гордился смелостью, которую обретал с каждой минутой.

Он сказал:

— Знаешь что, никому не сойдет с рук то, что ты мне сделал.

— Не сойдет?

— Ты на меня напал — это была ошибка, которой ты не забудешь.

— Я тебя боюсь.

— Ты погубил мою жизнь, тебе стоит бояться.

— Ну надо же, знал бы я, что гублю твою жизнь…

— Я намерен заставить тебя мучиться. Чтоб помнил: причина твоих мучений в том, что ты сделал.

Тони подумал: я говорю как Бобби Андес. Рэй, похоже, не впечатлился.

— И как ты собираешься это сделать?

Он задумался над этим, изъян в его силе, ответа он не знал. Власть была только на сейчас, пока они тут вдвоем и у него пистолет. Он посоображал, как подкрепить угрозу, продлить удовольствие.