Шарлотта зажала уши и с изумлением уставилась на серую коробку в руках Гумбольдта. Мыслимо ли, чтобы такая маленькая штуковина издавала такие могучие звуки? Просто волшебство!

Догоны тоже застыли в изумлении. Одни не сводили глаз с прибора, другие в священном ужасе распростерлись на земле, вознося молитвы богам.

– Я бы сказал, что испытания прошли успешно, – осторожно улыбнулся Гумбольдт. – Пора попробовать прибор в деле.

– И поскорее! – согласилась Шарлотта. – Хотя скажу тебе, что лично я едва устояла на ногах. Боюсь, после этой музыки Вилма до конца дней не выберется из своего убежища, – девушка кивнула на сумку на своем плече, из которой торчал только кончик клюва. – Хоть слух у киви и не очень острый, но и для нее это было чересчур.

Гумбольдт кивнул.

– Слава Богу, что мне удалось увеличить мощность динамиков. А теперь пора опробовать устройство на зеленых кристаллах. Мне нужен доброволец.

Шарлотта поднялась, отряхивая брюки.

– Рассчитывай на меня, дядя.

– Тогда начинаем. – Гумбольдт шагнул вперед и поцеловал Элизу. – Пожелай нам удачи, дорогая!

– Пусть удача всегда будет с тобой! – шепнула та. – Я буду молиться за вас обоих!

Через несколько минут дядя и племянница уже стояли у скального моста.

Зеленые монолиты почти вплотную приблизились к пропасти. По-прежнему сыпал дождь. С противоположной стороны ущелья доносились звон и треск – там появлялись на свет все новые и новые камни.

Гумбольдт взглянул в сторону Запретного города.

– Еще не поздно отказаться от этой затеи и повернуть обратно, – произнес он, и нельзя было понять, шутит он или говорит серьезно. – Но тогда эта штука захватит весь наш мир.

– У нас все получится, дядя. Ради Оскара!

Гумбольдт улыбнулся.

– Не знаю, откуда в тебе столько оптимизма. Во всяком случае, не от матери. Мария вечно всем недовольна. Я рад, что сейчас ты со мной.

Шарлотта поморщилась.

Неужели стоило говорить об этом именно сейчас? С тех пор, как они высадились в Африке, она не вспоминала ни о матери, ни о полученном от нее письме. Которое ставило под сомнение все, во что она до сих пор твердо верила и считала естественным положением вещей. Интересно, что скажут все остальные, когда узнают о ее, Шарлотты, прошлом?

Отогнав от себя эти печальные мысли, девушка сказала:

– Начинай! Включай свой ящик!

Гумбольдт опустил прибор на землю, вставил в отверстие воронку, служащую для создания плотного потока звуковых волн, и направил ее в сторону зеленого воинства. До плотной стены кристаллов оставалось метров десять, подойти ближе он не решился, так как не мог избавиться от ощущения, что иноприродное существо наблюдает за каждым его движением. Кто знает, как оно поведет себя, когда заработает прибор?

С этой мыслью Гумбольдт нажал красную кнопку.

Мелодия состояла всего из пяти нот. Соль, ля, фа, затем фа на октаву ниже и, наконец, до.

Мощные и чистые звуки взлетели к небу, пробили пелену туч и отразились от горных склонов. Эхо подхватило мелодию, перебрасывая ее от скалы к скале и дробя.

Все стихло. Только ровно шумел дождь.

Шарлотта с тревогой смотрела на монолиты. Над скальным мостом и ущельем висела напряженная тишина. Даже зеленые камни, казалось, прислушивались.

– Ты что-нибудь замечаешь?

Шарлотта вытерла слезы, выступившие на глазах.

Исследователь снова нажал на кнопку, и девушке показалось, что звуки проникли в самую ее душу. Внезапно раздался треск. Словно на каменную плиту посыпались мелкие камешки. Затем еще и еще.

– Смотри! – Шарлотта указала на небольшой монолит. Он располагался у самого края обрыва и имел совершенно безупречную форму. Внезапно на одной из его граней возникла тонкая трещина. Она тянулась от самой земли и мигом добралась до острой вершины камня. За ней появилась вторая, третья, еще и еще.

Мерцающая поверхность монолита поблекла. Изумрудная зелень сменилась тусклым мышино-серым тоном. В конце концов он рухнул, рассыпавшись на мелкие осколки, а там, где он стоял, осталась лишь горка песка. С другими зелеными камнями происходило то же самое. Шарлотта видела, как они один за другим превращаются в сероватый песок.

Воздух наполнился шипением, словно кто-то открыл клапан парового котла. Порыв ветра донес до них неприятный запах, напоминающий запах хлора. Шарлотта прижала к носу носовой платок.

– Кажется, получилось! – пробормотала она. – Невероятно, но у нас получилось! Еще раз, дядя!..

Оскар с необыкновенной остротой чувствовал, как в нем что-то происходит. Будто его отмороженные руки и ноги погрузили в горячую воду, и теперь они нестерпимо зудят. Казалось, все его тело, превратившееся в лед, начало оттаивать.

Юноша не смог сдержать болезненный стон. Пришлось изо всех сил сжать кулаки и стиснуть зубы. Вокруг него содрогались и покрывались трещинами монолиты. Инопланетное существо испытывало на себе действие неведомой, но могучей силы. Вибрация становилась все сильнее, но и его тело зудело все болезненнее. Воздух, который Оскар судорожно вдыхал, казался ему обжигающим, как огонь. Наконец, не в силах и дальше терпеть эти мучения, он запрокинул голову и испустил отчаянный вопль.

– Ты слышал? – Шарлотта повернулась в ту сторону, откуда ветер принес отзвук протяжного крика. Он перекрыл шорох дождевых капель и треск лопающихся кристаллов, после чего умолк.

– Как жутко, – задумчиво проговорила девушка. – Словно кричит умирающее животное.

– Животное? – в голосе Гумбольдта прозвучало сомнение. – Скорее, человек.

Шарлотте не понадобилось усилий, чтобы понять, что кроется за этими словами.

– Боже праведный, – взволнованно прошептала она. – Ты думаешь, что это…

Ученый кивнул:

– Это Оскар, никаких сомнений.

Держась друг за друга, они вступили во враждебную каменную чащу. Гумбольдт еще раз нажал кнопку прибора. Монолиты вокруг таяли, как лед в раскаленной пустыне. В их лабиринте образовалось что-то вроде широкой просеки, покрытой светлым песком. Там, куда проникали могущественные пять нот, инопланетные гости рассыпались в прах. Но как знать, что может случиться, когда эти звуки коснутся человека, инфицированного чужой формой жизни? Шарлотта невольно вспомнила несчастного Рихарда Беллхайма, от которого осталась только пригоршня песка и содрогнулась. Оставалось только молиться, чтобы изменения в организме Оскара не зашли так же далеко.