– На работе господин Курт был мною недоволен и все время направлял на что-то непонятное!

«Поди туда, не знаю куда, – Татьяна вывалила горячий попкорн в тарелку, – принеси то, не знаю что. Вполне для русских!»

Алекс встал и прошелся по кухне. Теперь он был похож на свою мать, даже руку также запустил в каштановые волосы:

– Я ведь почему тебе говорю, что запомнил твой первый взгляд. Я то же самое почувствовал, – он опять сел напротив Тани, – десять лет назад! Как сошел с трапа самолета, так сразу и понял, все это чужое!..

– Попробуй, – захрустела она кукурузой. Потом вспомнила про записку Курта в кармане и неожиданно спросила: – А почему ты перестал писать мне письма?

– Ты же рядом!

– Неужели вся рядом? – лукаво прищурила она близорукие глаза.

– Господин Курт приглашает нас в Венецию! – сообщил Алекс совсем не радостно.

– Чтобы доказать свою правоту? – отозвалась Таня, выбирая из тарелки неразорвавшиеся зерна. – Поехали!

– Я должен тебе сказать, – предупредил Алекс, – что в этой поездке ты должна вести себя более… ну что ли, скромно! Тебе не надо так много говорить и кокетничать с ним.

Русская гостья поморщилась, раскусив твердый шарик, похожий на шрапнель:

– Если не устраиваю – не зови! А я буду такой, какая есть! – Она посмотрела на часы и сказала немного мягче. – Ты, главное, скажи Курту, чтобы не поил меня сильно!..

– Почему? – Алекс попробовал из вежливости кукурузу и пощелкал кончиками масляных пальцев.

– Пьяная я бросаюсь на того, кто мне понравится! – произнесла она самым обычным тоном, как будто давно смирилась с этой странной напастью.

Таня ждала, что он капризно раздует нижнюю губу, как в синагоге, когда увидел мамочку на сцене. Так бывало и раньше: если ей нравилась какая-то отдельная часть лица мужчины, Таня увлекалась ею и начинала с этой черты заново вырисовывать его облик.

Она обращалась теперь лишь к нижней губе Алекса, ревниво следя за ее ускользающими движениями:

– Ну, не всегда… конечно.

Приняв ванну, она ушла в свою комнату. На полке стояли русские книги, и она выбирала одну, почитать перед сном. В дверь тихо постучались: «Можно?» Вот он – рыцарский штурм пластилиновой крепости.

– Зачем? – она даже прикрылась книгой в черном переплете.

– Мне нужно поговорить, – голос немного дрожал.

– Погоди, – Таня накинула короткий походный халат, затянувшись пояском.

– Слушаю тебя, – села на стул чуть боком, так чтобы лучше смотрелись ее литые длинные ноги!

Алекс оглядел ее в унылом восхищении:

– Мне важен взгляд со стороны. Понимаешь? Что во мне не так? – стал он оправдываться совсем наивно, перемешивая русскую злачную тоску с мякиной западного приличия. – Чем я не такой?

Эта заранее придуманная фраза разозлила Таню. Ему было хорошо и комфортно в своей норке до появления девушки из России! Это она привнесла раздрызг в его жизнь. И все чего он хотел, чтобы она подстроилась под его понятие добропорядочности.

– Даже тебе не нужный…

В глазах немецкого мальчика она читала облегчение, как будто с него сняли обязанность лезть во что-то непристойное и почти не нужное.

– И даже мне, – повторила она задумчиво.

– Ну, прости!

Видимо, он ожидал ее взгляда – нежного и заинтересованного. Но женщины в таких случаях смотрят лишь внутрь себя: а там ничего не всколыхнулось.

– Расскажи хоть анекдот перед сном, – по-дружески попросила она. – Ты же был в пионерском лагере?

Алекс кивнул. Гостья встала и выключила свет: «Расскажи какую-нибудь ночную страшилку!» За окном черная пика собора проткнула серое облако на темном небе. «В черном-пречерном лесу стоит черная-пречерная изба! – начала она зловеще-нудным и ехидным тоном. – В этой черной-пречерной избе…»

– Стоит черный-пречерный стол!.. – радостно воскликнул Алекс.

6

Гористая Италия была похожа на предгорья Алтая, но только с лиственными деревьями. Не хватало сторожевых пихт и роскошных кедров. Под мостами шумели такие же прозрачные речки, бегущие по рябой мозаике камней. А на плоских доступных скалах были намалеваны краской почти те же надписи.

За рулем машины сидел господин Курт. Он расспрашивал Таню о Сибири, и, казалось, в отличие от Алекса он вполне представлял себе продолжение знакомства с русской девушкой.

– В следующий раз, когда ты приедешь, – переводил Алекс, – он хочет пригласить нас на рыбалку.

– А я дочь рыбака! – с воодушевлением призналась Таня. – Я даже зимой ездила в люльке мотоцикла по льду реки!

Курт ужасался, изображая на руках сверток с младенцем. А Таня просила не выпускать из рук «баранку», запутывая немца еще больше.

Когда они сели в маленький белый катер, нервно дрожащий на крепкой волне, Таня повязала голову платком, зная, что сиреневый цвет очень идет к ее светло-карим глазам. Мужчины выразили восхищение одновременно на двух языках.

Дул холодный ветер. Алекс морщился от брызг:

– Он называет нас… несхожим словом… что-то близкое к водоплавающим!

Огненный локон трепыхался из-под платка, как наживка для клеевых мужиков:

– Возможно, так называют здесь новичков? Ну, чтобы быстрее перенимали соленый морской юмор.

Курт слегка нагнулся, прищурившись и радостно показывая, что она угадала. «Да, да, ты знаешь. Потому что ты – дочь рыбака!» – переводил Алекс, хотя директор не просил его об этом. На катере было еще несколько туристов, и странный взгляд немца возбуждал у них любопытство.

Венеция открывалась им плоским темным островом с рваными призрачными очертаниями.

Сходя на берег, Таня пошатнулась, виновато и неуверенно протягивая руку мужчинам, как это делают крупные женщины.

По узким тротуарам города гуськом ходили туристы с маленькими рюкзачками за спиной; спускаясь к воде, они проверяли устойчивость гондолы, как байдарку перед сплавом.

В узких каналах стоял туман, делая изгиб набережной еще более неопределенным. Так живописец добавляет белил в подмалевок, если чувствует непропорциональность отдельных частей картины.

Таня любила туман в родном городе, когда он забавлял ее новыми очертаниями знакомых домов. Здесь же хлюпкая сырость на каждом шагу лишь усиливала неприятное ощущение застойной воды.

На площадях было ветрено; низкое хмурое небо над куполами соборов. Темноволосые женщины за столиками уличного кафе наклонялись в разговоре друг к дружке, невзначай открывая на груди две чаши золотистого загара.

Курт повел Таню в какой-то дворец. Они вошли в зал, и, озабоченный скорой развязкой, директор показал жестом, чтобы Таня сняла платок. Он подвел девушку к огромному панно в арочном проеме окна. В мозаичной чехарде цветных кусочков Таня разглядела рыжеволосую женщину, взмахнувшую прозрачной рукой в сторону кораблей у причала. На лице немца выразилось удовольствие: вот она, его цель! Вернул таким образом свое впечатление от первой встречи в ресторанчике возле замка. Уже тогда, наверно, сравнив ее с портовой девкой! Но она дочь русского рыбака, который ловит лещей и сазанов и не боится гонять на мотоцикле по зимней реке. Потому, вместо тусклой воды в каналах Венеции, ей милее бирюзовый лед метровой толщины с паутиной зеленых трещин и застывшими пузырьками воздуха.