— Товарищ командир, это же эвенки, охотники, чё за ними гоняться? — крикнул старшина Лядов.

— Нет, тут что-то не то, они от нас уходят, эвенки бы остановились, а эти уходят. Преследовать!

Лейтенант Ненашев пришпорил коня и, вытащив револьвер, выстрелил дважды в воздух. Эхо тонко разнесло сухие щелчки пистолетных выстрелов по распадкам. Где-то встревоженно и удивлённо прислушались, подняв головы, лоси, где-то рысь приостановилась в своем мягком движении, где-то любознательная белка, взметнувшись на макушку высокой ёлки, попыталась высмотреть, что за треск чужеродный прошёл по тайге. Олени быстро и мягко уносили охотников по едва заметной звериной тропе. Уклоняясь от низких веток, приходилось ехать почти лежа. Такдыган слышал, как матерились преследователи, попытавшиеся догнать их в зарослях, постепенно звуки погони затихли, поглощённые величественными шумами природы.

— Стой, привал, — скомандовал лейтенант, остановив взмыленного коня.

Люди и лошади устали. Ненашев злился, что не удалось догнать этих двоих, ускользнувших прямо у него из-под носа. Он ловил усталые укоризненные взгляды подчинённых, осматривавших ноги лошадей.

— Лядов, разжигайте костёр. Перекусим и пойдём долиной, обойдём сопки, к вечеру выйдем к реке. По карте этот массив отрезан рекой, так что на север они не пройдут, мы пойдём группами по двое через час и тем самым отрежем их от северо-западного направления. Южнее ведут поиск подразделения Тихонова и Головлева, если эти двое сунутся туда, там их наши возьмут.

— Товарищ лейтенант, двоих пешим ходом по их следу пустить надо. Вернее будет.

— Правильно, старшина. Ты и пойдёшь, посмотри, кого с собой взять, у кого лошадь хромала?

— У Иванникова.

— Вот его и возьми. Если нагоните, бейте по оленям, окажут сопротивление, огонь на поражение. Всё ясно, старшина?

— Так точно.

В отличие от своих преследователей, несмотря на то что погоня безнадёжно отстала, Такдыган и Игорь продолжали движение всё дальше и дальше, уходя сопками на север.

— Там у подножия сопки река, вода очень холодная, вода очень быстрая, а река глубокая, но мы должны уйти за реку.

— Почему они идут за нами? Что им нужно? Мы ведь ничего не сделали плохого этим людям? — Игорь спрашивал старика, пытаясь понять происходящее.

— Мы живём вольно, уже только это одно они считают недопустимым.

— Но ведь нам ничего от них не надо, у нас есть всё, чтобы жить. У нас есть воздух и вода, у нас есть олени и тайга, это ведь наше.

— Это мы так думаем, а они думают иначе. Они считают, что это всё принадлежит им и потому мы должны им подчиняться и выполнять их волю. Отдавать им меха и оленей, рыбу и птицу, отдавать им своих детей.

— Но ведь это неправильно, это несправедливо.

— Так думают многие, но на их стороне сила.

— А на нашей стороне твоя мудрость, Такдыган. Как нам от них уйти? Они не смогут нас догнать, правда? — Игорь посмотрел в глаза старого охотника с надеждой.

— Не смогут, — твёрдо ответил старик, улыбнувшись. — Ты не побоишься переплыть такую реку? — спросил Такдыган, показывая Игорю открывшуюся перед ними излучину бурной таёжной реки. Рыжие весенние воды, вздыбливаясь на прибрежных валунах, мощным потоком огибали скалистый берег сопки. Сверху река казалась неширокой и спокойной.

— Не побоюсь, — уверенно ответил Игорь старику.

Чем ближе они спускались к реке, тем шире становился её поток, тем громче становилось её дыхание. На берегу уверенность Игоря растаяла, как весенний снег. В глазах юноши старик увидел растерянность и страх.

— Переправляться будем ниже, — сказал старик, делая вид, что не заметил его состояния.

Высокая вода, притопив берега, порой вплотную подступала к скалам, перерезая путь. Но они осторожно обходили эти места, поднимаясь в сопку и вновь спускаясь к самой воде. Уже глубоким вечером остановились на отдых и ночлег. Не разжигая огня, поели и, закутавшись в оленьки, уснули.

* * *

— Упаси Бог, пожар!

В деревне проснулись под утро, когда рухнула крыша и пламя над избой Панфилыча высоко взметнулось в небо. Собравшиеся кто в чём мужики и бабы метались с вёдрами от колодцев к избе, тщетно пытаясь залить жаркое пламя, бушевавшее внутри.

— Скотину, скотину спасайте, — кричал кто-то, показывая, что сарай с ревущими коровами уже начинал дымить.

Самый крепкий в деревне мужик Костя Колмогорцев, вылив на себя ведро воды, кинулся в пространство между хатой и сараем, и через несколько минут обезумевшие коровы вылетели оттуда, чуть не стоптав таскавших воду людей. Сруб, сложенный из вековых сосен, горел изнутри, языки пламени вырывались через оконные проёмы и провалившуюся крышу. Поднявшийся ветер разносил искры, больно жалившие людей и зажигающие прошлогоднюю сухую траву и близкие постройки.

— Отсекайте огонь от деревни, хай там горит, уже ничего не сделаешь, — орал осипшим от жара голосом Костя, сам взявший на себя руководство тушением пожара.

К нему, разгорячённому и мокрому, подскочила старая Демьяниха:

— Накась, сынок, брось их скорее в самое пекло. — Она вложила в протянутые ладони ничего не понявшего мужика лёгкие скорлупки от пасхальных яиц. — Бросай скорей, сынок, в пекло самое, Господь поможет.

Костя, не задумываясь, подскочил к одному из оконных проёмов так близко, что вздулась пузырями рука, которой он прикрыл лицо, и бросил скорлупу в пламя. В общей суматохе никто не заметил, как он это сделал, только подскочившая к нему жена, увидев обожжённую руку, пыталась оттащить его подальше от огня и как-то помочь. А Костя, не замечая боли в руке, заворожённо смотрел, как языки пламени, столбом поднимавшиеся ещё минуту назад в небо, вдруг, извернувшись, пошли вниз, внутрь сруба, как будто неведомая сила втягивала огонь назад, туда, откуда он извергался. Жар схлынул, и люди уже могли подбегать с водой к пожарищу, заливая пламя. Солнце уже стояло высоко, когда народ стал расходиться по домам. Около выгоревшего изнутри, но устоявшего сруба остались только Колмогорцев и председатель поссовета Иванников, пожилой седой человек с напрочь отрубленной в годы Гражданской войны правой рукой.

— Надо кого-то отправлять за участковым. Езжай, Костя, заодно в здравпункт зайдёшь, пусть тебе руку чем помажут да забинтуют. Лошадь у Кандыбы возьми, вон он стадо собирает, пусть сёдня пёхом попасёт.

— Хорошо, токо руку мне лучше Демьяниха пусть полечит, — сказал Костя, улыбнувшись ослепительно-белыми зубами, озорно глянув на председателя.

— От умный-умный, да дурак. Та ведьма давно из ума выжила, а ты, коммунист, к ней лечиться?

«Ну-ну, если бы не старуха, гореть бы всей деревне», — думал Костя, идя по тропке к своей избе, в поводу он вёл коня.

— Маш, собери мне в дорогу перекусить, в район еду, за участковым, Иванников поручил.