— Тебе придется мне поверить, раз я говорю, что не брошу тебя… Так когда она соберется, эта дисциплинарная комиссия? Если она вообще будет.

— Официально мне еще не сообщили. Но у меня есть ощущение, какое бывает, когда стоишь на платформе в метро, и вот-вот придет поезд. Когда движется воздух и поднимается ветер.

— Но ты еще не видишь в туннеле огней и не слышишь грохот?

— Еще нет.

— И не можешь удержаться, чтобы не влезать в неприятности?

— Ведь дело еще не закрыто. Два человека, которые за этим стоят, по-прежнему на свободе. И я не знаю, что Энтони Бут…

— Мне кажется, ты должен спокойно сесть и разобраться в своей жизни. Подумай, чего ты в действительности хочешь. Я вернусь через две недели. Знаю, для тебя это большой срок, но как-нибудь перетерпишь. Будь мужчиной. Зато потом, обещаю, я выслушаю все, что ты захочешь мне рассказать.

— Она так и собирается сделать, — заключил Ник. — Зачем бы она вообще стала с тобой разговаривать, если не собирается?

— Не знаю уж, — протянул я. — Из жалости. Из ложного чувства милосердия. Из-за сознания собственной вины.

Мы сидели за одним из расшатанных деревянных столиков для пикников на веранде «Головы». Заведение потихоньку наполнялось любителями выпить за ленчем. Цепочки быстро плывущих облаков заполняли небосвод от края до края.

Солнце приобретало бронзовый оттенок. Воздух был напоен влажной росой. Нависшие над нами тени от больших тентов, установленных на террасе, не приносили облегчения. Большинство торговцев, выстроившихся вдоль края тротуара, начали заворачивать свой товар в газеты и укладывать в ящики из-под бутылок и в обтрепанные картонные коробки.

— Это все твое гребаное чувство собственного достоинства, — сказал Ник. — Ты должен гордиться, что у тебя такая девушка, как Джули. А вместо этого ты сидишь размышляешь о том, что с тобой произошло, и ждешь, когда она образумится и бросит тебя.

— Так ведь она и бросила. Уехала.

Ник стукнул кулаком по выцветшей доске столешницы. Его пальцы были украшены кольцами, ногти обгрызены.

— Проснись! Она уехала в Брюссель на работу. Она вернется.

— Мы вообще-то повздорили месяц назад, — признался я. — Из-за того, что она хотела иметь заработок, если будет жить со мной.

— Да разве стала бы она еще с тобой разговаривать, если бы не хотела жить с тобой? Вот уж не думаю.

— Я собираюсь ей рассказать о Спиталфилдсе.

— Вот и хорошо. Давно пора. А ты вместо этого занялся самообвинениями. Конечно, тебе было проще, чтоб она уехала, чем заставить себя рассказать ей ту историю.

— Может быть.

— Да не может быть, а точно. — Ник отпил пива из своей бутылки, после чего обтер с губ пену, как бы достигнув той точки, на которой следует прекратить дискуссию. Его щетинистые волосы, темные очки с толстыми стеклами, кожаная жилетка и черные кожаные штаны делали его похожим на Роя Орбисона.

— Во всяком случае, — произнес я, поднимая с пола и выкладывая на стол ноутбук, — вот то, ради чего мы здесь. И он тоже здесь.

— Все в порядке?

— Судебного преследования не будет, так что он не понадобится в качестве вещественного доказательства.

— Я имею в виду, информация сохранилась?

— Разумеется. Его даже и не включали. Только подключили считывающее устройство. Оно обходит операционную систему и делает копию содержимого жесткого диска, ничего не добавляя и не удаляя. Все файлы на своих местах. Копия диска будет приложена к делу, но я сомневаюсь, что кому-то придет в голову изучать эти материалы. Концерт окончен.

— Не совсем так, — покачал головой Ник. — Джефф подумывает вернуться в Штаты. Местная Лига благопристойности узнала об операции и пикетировала его дом. Вчера ночью кто-то бросил в окно кирпич. Джефф отправил жену и сына в гостиницу. Скажу тебе, Джон, эта дерьмовая история заставила меня решить: если я все-таки отправлюсь в поездку по Миссисипи, то заберу с собой всю свою семью и не вернусь. Когда был принят Акт о правовом регулировании следственных полномочий, я подумал, твою мать, это же идиотский закон, его нельзя применять! Эта страна живет не за счет ткацких фабрик, у нас информационная экономика. Пытаться остановить поток информации — все равно что пытаться остановить реку. Но власти встраивают в компьютерные системы черные ящики и направляют информационные потоки на анализ содержимого. А после принимают закон о регулировании Интернета и контроле над информацией, потом — закон о защите детей. Я подумал: ведь это то же самое, что полный запрет. Не высовывай голову — не получишь по башке. А потом Инфовойна еще более ухудшила обстановку, потому что подарила членам Лиги благопристойности и сторонникам «Малой Англии» реального врага, предлог загнать всю страну назад, в пятидесятые годы прошлого века. Раздельное обучение, обеты целомудрия… У меня есть племянница, ей только что исполнилось шестнадцать. В прошлом месяце она приняла обет целомудрия. А вскоре после того перерыла все записи моего брата и сожгла то, что входит в список, который ей дала руководительница местного отделения Лиги благопристойности. Заявила собственному отцу, что это делается ради его же блага, и пусть радуется, что она не отнесла материалы в полицию… Гори все синим пламенем, я всерьез думаю, как поскорее отсюда уехать, пока мне не наступили на горло.

— Может, и я с тобой поеду, — сказал я. — В смысле, на Миссисипи. Похоже, у меня теперь куча свободного времени.

Я приехал в Т12. В офисе толпились техники, секретари и полиция в штатском — все с пластиковыми стаканчиками с белым вином или банками пива. Пит Рейд сунул мне в руку холодную банку и обрадовал:

— Обмываем окончание дела!

А я и забыл о деле Мартина. В центре офиса, окруженная коллегами, стояла Элисон Сомерс. Она с воодушевлением болтала. По-видимому, она все-таки набрала первую космическую скорость и была готова никогда уже не возвращаться на поверхность планеты Т12. Я почувствовал себя таким тяжелым, словно меня в одиночестве оставили на Юпитере.

— Мартину дали триста лет строгого режима, — сообщил мне Рейд. — И по сотне Локсли и Кернану. Солидный результат, сынок.

Рейчел Суинни настойчиво пробивалась ко мне через всю комнату. Вовсе не требовалось быть детективом, чтобы увидеть: новость, которую она так торопится мне сообщить, явно не из приятных.

27

Два дня спустя, ровно через неделю после того, как было найдено тело Софи Бут, я купил билеты на «Аэробус-340», вылетающий из Шипхола на Кубу. Меня отстранили от работы с сохранением содержания до дисциплинарного слушания. Это не упоминалось в новостях о смерти Софи Бут, Вероники Брукс и Крэйга Стивенса — людей, с которыми я не был знаком, но которые сыграли решающую роль в моей маленькой драме. Они словно призраки, которые никогда не были так живы, как после смерти.