Можно говорить, что приказ ОКХ о переподчинении двух соединений ВС КОНР Смысловскому был необоснованным и ошибочным. Но дальнейшие события, произошедшие с генералом Власовым и его подчиненными, свидетельствуют как раз об обратном.

Зачем Борису Алексеевичу понадобилось подчинять себе корпус Штейфона и соединение Шаповалова? Видимо, Смысловский возлагал некоторые надежды на то, что примкнувшие к нему РОК и 3-я дивизия ВС КОНР несколько увеличат шансы личного состава соединения, если дело дойдет до прямого боевого столкновения с войсками союзников. И он, зная всю шаткость своего положения, приложил все усилия, чтобы включить соединения в состав своей армии, и формально этого добился.

Смысловский вспоминал: «Апрель 1945 года. Трагические дни Германской Ставки. Я приехал получать последние распоряжения… Я получил приказы о передаче в мою армию Русского корпуса (Шутцкора) и 3-й дивизии РОА[526] генерала Шаповалова. Надо было спасать все, что еще можно было спасти. Положение было критическое.

Я принял решение пробиваться на запад и уходить в нейтральную Швейцарию.

Выполняя мои директивы, мой начальник штаба, генерального штаба полковник Ряснянский повел кадры Первой русской национальной армии в направлении на Мемминген. Туда же я решил направить и переданный мне Русский корпус.

Установить телефонную связь с немецким штабом того района, где находился Русский корпус, не было никакой возможности, а поэтому я, по совету Ставки, выслал нарочного курьера. Капитан С. выехал, снабженный приказом и специальным предписанием немецким штабам не препятствовать движению Корпуса и дать ему возможность выйти из боя, если он находится на линии огня»[527].

Смысловский далее пишет, что генерал-лейтенант Б. А. Штейфон (скончавшийся 30 апреля 1945 г.) унес с собой в могилу тайну, получил ли он или не получил приказ ОКХ о присоединении к 1-й РНА. Борис Алексеевич не случайно заостряет внимание на этом моменте, поскольку некоторые подразделения 1-го и 2-го полков особого назначения, первыми покинувшие свое место дислокации в первой декаде апреля 1945 г., с 16 по 25 апреля, около 10 дней ждали подхода соединения Штейфона в районе города Мемминген. Однако ожидание оказалось тщетным. Корпус в назначенный район не вышел[528].

Возможность того, что командование РОКа знало о подчинении 1-й РНА, исключать нельзя, так как Смысловскому еще в марте 1945 г. удалось наладить связь с соединением Штейфона. Как уже отмечалось, некоторые офицеры прибыли в 1-ю РНА из РОКа. Это, в частности, И. А. Колюбакин, Е. Э. Месснер, граф Н. А. Коновницын, А. И. Войнаховский, С. Л. Донсков, В. Ф. Жуков, Г. Симон-Томин, работавший в корпусной газете «Борьба» и выходивший на соединение с армией Смысловского с редакционной группой (10 человек). Данные фамилии были выявлены на основе сравнительного анализа имен и фамилий чинов РОКа со списком военнослужащих 1-й РНА и гражданских лиц, интернированных в Лихтенштейне, а также со списком членов Суворовского союза. Нужно сказать, что «лихтенштейнский список» содержит в себе информацию только об интернированных лицах и, следовательно, не дает полной картины того, сколько корпусников могло находиться в 1-й РНА. В любом случае исследование в этом направлении должно быть продолжено, так как есть основания полагать, что в формировании Бориса Алексеевича были и другие военнослужащие корпуса генерал-лейтенанта Б. А. Штейфона[529].

Однако вернемся к драматическим дням апреля 1945 г. Отход 1-й РНА к швейцарской границе осуществлялся в невероятно тяжелых условиях. Колонны частей и подразделений Смысловского неоднократно попадали под удары американской авиации, от чего росли боевые и санитарные потери. Оказать какую-либо помощь раненым, быстро эвакуировать их в ближайший госпиталь не было никакой возможности. Весь грузовой автотранспорт изначально был отдан подразделениям 1-го полка особого назначения. Но в скором времени многие машины были уничтожены в результате бомбардировок, и тем, кому удалось выжить, пришлось вторую половину пути преодолевать в пешем порядке.

В еще более ужасных условиях совершала марш колонна, в которой двигался личный состав из бывшей разведшколы в Эшенбахе. Михаил Рогачевский, находившийся в этой колоне, рассказывал о весьма печальных эпизодах, происходивших на его глазах:

«… С первого дня пути были отставшие, с кровоточащими ранами на ногах они садились на краю дороги и смотрели безразличными взглядами вослед колоне, которая двигалась дальше. Звук канонады был слышен где-то рядом… На горизонте были видны большие пожары, которые лизали небо огненными языками… Мы шли молча»[530].

По воспоминаниям В. Ф. Климентьева, армия Смысловского представляла собой некое подобие сброда, и весь марш был «очень похож на кинематографическую картину необычных приключений». Своим «бурным поведением» эшелон «смысловцев» якобы стяжал себе такую «славу», что немецкие железнодорожники нигде его не задерживали, а «станции хотели поскорее его пропустить»[531].

Но, во-первых, части 1-й РНА, за исключением редакционной группы газеты «Борьба», двигались на машинах или в пешем строю. Во-вторых, на железных дорогах Рейха, постоянно подвергавшихся ударам бомбардировочной авиации США, постоянно случались заторы, некоторые станции и магистрали были уничтожены. О быстрой переброске по железной дороге можно было только мечтать, хотя попытки преодолеть часть пути до Меммингена на поезде со стороны офицеров и солдат Смысловского предпринимались. Лейтенант вермахта Г. Симон-Томин, группу которого совершенно случайно подобрал полковник Тарасов-Соболев, 24 апреля 1945 г. сделал в дневнике следующую запись:

«С утра бомбят станцию, которая совсем близко от нас. Трещат тяжелые и сверхтяжелые аэропланные пулеметы, от взрывов бомб и зенитки трясется земля. Когда прекращается шум моторов и бомбежки, слышна глухая канонада артиллерии с близкого фронта. Выступим дальше, очевидно, не раньше вечера из-за обстрела…»[532]

К слову, сам Василий Федорович Климентьев в ходе марша почти всю дорогу просидел в грузовой штабной машине, и вместе с полковником Ряснянским бросил на произвол судьбы личный состав, о чем пишет Г. Симон-Томин[533].