Он был так близко от нее, что чувствовал аромат ее духов, они пахли жасмином и смешивались с запахом роз. Так близко, что мог бы пересчитать жемчужинки у нее на воротнике и на широком рукаве белого шелкового платья. Свои чудесные темные волосы Маргарита заплела в косу и перекинула ее через плечо, сбоку воткнула в волосы розу, а голову накрыла белым покрывалом и была так хороша, что Рено готов был потерять голову. Если бы она не заговорила с ним в ту же секунду, он совершил бы какую-нибудь глупость – поцеловал бы ее туфельку или положил голову на колени королеве. Но Маргарита повернулась к нему с улыбкой:

– Я позвала вас, чтобы побранить вас, шевалье. Почему вы позволили вашей несчастной и милой кузине прозябать в Никосии, когда там были мы?

Рено спустился с облаков на землю.

– Кузине? А у меня есть кузина?

– Ну, может быть, не совсем настоящая, так как она в родстве с вашей приемной матерью, но разве это имеет значение, если вы знакомы с детства?

И громко позвала:

– Подойдите, Флора де Безье!

Увидев, как из-за розового куста выходит женщина, от которой, как он полагал, Бог его избавил, Рено от негодования поднялся с колен. А она подошла к нему маленькими шажками, скромно опустив глаза в землю.

– Моя кузина? – повторил он, не в силах сдвинуться с места и не зная, что сказать.

Маргарита взглянула на него с веселым лукавством:

– Можете успокоиться. Она мне все рассказала!

– Неужели?

– Да, все! Рассказала, что, оставшись одна на свете, она просила вас позволить ей следовать за крестоносцами, чтобы помолиться в Святой земле, и как вы ей отказали, сказав, что крестовый поход – неподходящее занятие для женщины…

– Я и сейчас так думаю! Думаю, что проще стать королевой или монахиней, чем безнаказанно следовать за войском! – прогремел Рено, вперяя гневный взгляд в потерявшую всякий стыд «кузину».

Но ответом ему был взгляд, полный такой отчаянной мольбы, что он невольно сбавил тон.

Королева между тем продолжала:

– Флора рассказала и о том, как она, получив от вас отказ, надумала отправиться на Кипр, чтобы здесь ждать нашего… вашего приезда. И снова вы ее отвергли. – Последнее слово королева произнесла с неожиданной суровостью, от которой Рено вновь закипел. – И когда вы ее оставили, именно оставили и последовали за нашим кузеном в лагерь, Флора пришла ко мне.

– Мадам, – начал Рено, чувствуя, что вот-вот лопнет от ярости.

Но королева вновь прервала его:

– Надеюсь, вы не собираетесь упрекать ее? Вдали от родины соотечественники сближаются, это так естественно. Она очень правильно поступила, и если совершила какой-то грех, то совершила его во имя любви, а любовь оправдывает все! Флору я оставляю при себе!

Только этого не хватало! И подумать только, какую она ему подстроила подлость – прикинулась, что влюблена в него! И Маргарита, столь пламенно любимая им Маргарита, одобряет и чуть ли не благословляет эту любовь! Не хватало только, чтобы Ее Величество попросила его жениться на этой гадюке, которая готова на все, лишь бы добиться своей цели!

Дама де Фос с лютней в руках подошла в этот миг к королеве.

– Лютня настроена, мадам, и, если вы пожелаете, я спою вам новую песню.

Эльвира улыбалась, но ее змеиный взгляд переходил от Флоры к Рено и от Рено к Флоре. Гнев Рено мгновенно погас, и мысли приняли совершенно иное направление. Он низко поклонился королеве, прижав руку к сердцу:

– От всей души благодарю Ваше Величество за доброту! Могу ли я ненадолго уединиться со своей кузиной, чтобы поговорить с ней?

– Разумеется. Идите, Флора.

Рено взял Флору за руку и торопливо повлек за собой. Как только они покинули пределы дворца, Рено тут же резко выпустил ее руку.

– Вы меня обманули, и я должен был бы рассказать о вас всю правду, – проговорил он. – Но раз уж у вас хватило дерзости проникнуть в окружение самой королевы, то постарайтесь хотя бы быть полезной ей. Среди ее придворных дам есть одна, которая внушает мне подозрения…

– Ее зовут Эльвира де Фос, – закончила Флора. – Только она может внушать подозрения, и я их разделяю. В ней есть что-то, что мне очень не нравится.

– Вам не откажешь в уме, Флора. На мой вкус, у вас его даже слишком много, но при данных обстоятельствах я этому рад. Так вот слушайте меня внимательно: если с королевой что-то случится, вы будете держать ответ передо мной!

– Это будет несправедливо, но я могу вас понять. Вы ведь ее любите, не так ли? Как только я нашла ее портрет, я все поняла.

– Я повторяю вам, что это был не ее портрет и что я не из тех, кто любит упражняться в искусстве лжи. Однако вы сказали правду: я люблю ее. Нам незачем сейчас лукавить друг перед другом. И раз вам хватило смелости добраться до самой королевы, следите во все глаза! Иначе…

Флора, успокаивая Рено, положила ему на плечо руку и посмотрела на него ясным и совершенно искренним взглядом:

– Буду следить, обещаю! Потому что я ваша должница.

В канун Пятидесятницы воины, рыцари и дамы поднялись на борт «Монжуа», и корабль взял курс к выходу из залива Лимасол, где была назначена встреча всех судов, зимовавших в порту Пафоса и в других портах южного побережья острова. Могучая, громадная армада, сто восемьдесят больших и малых судов – военных кораблей, галер, шаланд и барж – покачивались на морских волнах, трепеща, словно бы от нетерпения, яркими разноцветными парусами. Воистину впечатляющее зрелище, которому дивились летающие вокруг белые чайки. Под прощальные взмахи их крыльев двинулись воевать во славу Господа силы латинского Востока и его матери Франции!

Но почему же, едва они вышли в открытое море, поднялся встречный ветер, началась буря и разметала корабли, направив часть из них к сирийскому берегу? Хорошо еще, что добрались они до него целыми и невредимыми! Но как замедлило это продвижение к Египту! Две трети кораблей крестоносцев было рассеяно, и одни из них оказались в Аккре, другие – в Яффе, третьи – в Кесарии, откуда им пришлось вновь пускаться в путь и догонять с опозданием корабли короля и папского легата, которые следовали за судами тамплиеров и госпитальеров.

«Монжуа» снялся с якоря 30 мая 1249 года. Пять дней спустя в синих волнах появились желтые полосы: Нил, распавшись на рукава, смешивал свои мутные воды с морскими. Корабли бросили якоря неподалеку от Дамьетты. Этот город Людовик выбрал как ключ к Египту, он должен был открыть ему дорогу на Каир.

В самом деле, лучшего места было не найти: Дамьетта находилась между самым широким судоходным рукавом Нила и большим озером Менсалех, соединявшимся с морем двумя каналами. Дамьетта была большим портом, где охотно причаливали купеческие корабли, потому что речной путь до Каира был удобнее сухопутного: от Александрии приходилось везти товары по пустыне. К тому же берег, простиравшийся на запад от города, был песчаным, а значит, и небольшие суда могли причалить к нему и разгрузиться. Берег этот был отделен от Дамьетты еще одним узким нильским рукавом, поэтому грузы в город переносили по двум понтонным мостам, которые были через него перекинуты.