Комната, которую Лучана самовольно ему определила, оказалась чудесной. Светлая спальня с собственной душевой, просторная кровать, балкон с шикарным панорамным видом на море и возвышающиеся вдали горы…

— Располагайтесь, Максим, — радушно предложила кузина. — А потом жду вас внизу. Кофе-то вы так и не выпили!

— Зови меня просто Макс, — предложил он, — раз уж мы родственники… Максим — это как-то слишком официально.

— Договорились! — Лучана улыбнулась. — Давай посидим вдвоём на террасе, пока ещё не стемнело и не стало слишком холодно. А ужинать будем в столовой… все вместе.

— Как-то неудобно получилось. Не люблю чувствовать себя лишним, особенно, когда мне явно не рады, — Макс всё ещё не мог оправиться от смущения, однако Лучана возмущённо тряхнула головой.

— Неудобно?! Неудобно сейчас должно быть дяде — нечего было засовывать свой… scusa…* смычок куда попало!

Макс чуть не поперхнулся от такого сравнения и, не выдержав, громко захохотал. Нет, его сестричка определённо была прелестна!

— На самом деле, он просто испугался и растерялся, — доверительно сообщила Лучана, подмигнув при этом Максу, как заговорщику. — Дядя очень эмоциональный… ему свойственно рубить сплеча, совершать спонтанные поступки и говорить непростительные вещи, но он очень быстро оттаивает и потом искренне раскаивается… Впрочем, это наша общая, семейная черта, — она смущённо потупила взор.

“О да, — с иронией подумал Макс, — это, видимо, действительно наша чёртова семейная черта — сначала натворить, а после жалеть…”

— А сейчас он просто не сообразил, как нужно реагировать, — продолжала Лучана. — Дядя привык считать себя волком-одиночкой… и вдруг внезапно ему на голову сваливается взрослый сын, да ещё такой талантливый, которым можно по праву гордиться! А если, не дай бог, он к тебе привяжется? Вот что его пугает…

— Но почему? — недоумевая, спросил Макс. — Что страшного в привязанности к кому-либо?

— Он скрывает это, но в глубине души, мне кажется, ужасно боится полюбить кого-то по-настоящему. Боится, что это чувство причинит ему боль, разобьёт сердце. Да, у дяди есть все мы, его семья: брат, племянники… Но, понимаешь, мы как бы с ним — и в то же время в отдалении, сами по себе. А тут — родной, собственный ребёнок! — с большим чувством воскликнула она. — И теперь уже невозможно отделаться формальным общением, нельзя остаться в стороне, ведь отец и сын — самые близкие люди на свете.

— Ну, это в идеале… Я не могу требовать от него любви, да и сам, если честно, тоже не уверен, что вот так быстро смогу полюбить его. Он для меня — совершенно чужой человек. Я не собираюсь ни на что претендовать, заявлять о своих правах… Мне от него ничего не нужно, честное слово.

— Да, на охотника за наследством ты не особо похож, — просканировав Макса взглядом, вынесла она вердикт.

— И что, большое наследство? — пошутил он.

— Приличное, — Лучана серьёзно кивнула. — Основной доход, конечно, приносит его виноградник в Чинкве-Терре…

— Он успевает ещё и за виноградником следить? — удивился Макс.

— Ну, не он сам, конечно. Там есть управляющий и целый штат сезонных работников. А по мелочи… Записи его выступлений до сих пор активно крутят на радио и телевидении, альбомы потихоньку перевыпускаются и продаются, так что он получает кое-какие гонорары. Иногда пишет статьи на музыкальную тематику. Учеников, правда, уже не берёт, его социофобия в последние годы расцвела пышным цветом…

— Сложно не заметить, — усмехнулся Макс.

— Ладно, я тебя совсем заболтала! — спохватилась кузина. — Устроишься — приходи вниз, жду тебя на террасе. Там и продолжим!

___________________________

*Scusa — прости, извини (ит.)

Этот первый вечер в Портофино, проведённый Максом вдвоём с сестрой, стал для него одним из самых нежных и дорогих сердцу “итальянских” воспоминаний.

Они разговаривали взахлёб — и никак не могли наговориться. Он рассказывал ей о Питере и Лондоне, об учёбе в Королевском колледже музыки, а она, в свою очередь, сыпала байками из студенческой жизни консерватории Никколо Паганини и делилась многочисленными подробностями о жизни своего большого и шумного семейства. Оказывается, Лучана была четвёртым ребёнком в семье — поздним, случайным, но очень любимым, возможно, ещё и потому, что родилась единственной девочкой после троих мальчишек. Разумеется, дочурку баловали с самого младенчества и родители, и братья. Впрочем, Лучана была так очаровательна, что Макс и сам уже готов был её баловать, осыпать подарками и вообще заботиться, как старший брат — о младшей сестрёнке.

— Ты обязательно, обязательно должен приехать в Геную, к нам домой, и познакомиться со всеми лично! — Лучана нахмурила бровки — как всегда, когда хотела дать понять, что “это даже не обсуждается”. — Уверена, тебе понравятся и мои родители, и братья. Папа будет рад, что у него внезапно объявился племянник из России…

— А твои братья — кто они? Тоже музыканты?

— Ну, куда там, — Лучана махнула рукой и засмеялась. — К великому неудовольствию дяди Милоша, у всех них напрочь отсутствует слух! Марио — ресторатор, Андреа преподаёт в колледже, а Франко играет за футбольный клуб “Дженоа”. Он пока единственный не женат, у Марио уже трое детей, а у Андреа — двое… Твои двоюродные племянники, между прочим!

Они пили очень вкусный кофе, приготовленный Лучаной, жевали сыр, орешки и сухофрукты, а Моцарт, вертясь ужом вокруг стола, умильно вскидывал глаза то на Лучану, то на Макса, выпрашивая угощение.

— Сыр любит просто до трясучки, — девушка потрепала пса по голове и ловко закинула ему в пасть очередной ломтик пармезана. — Готов лопать его килограммами! Ладно, обжора, держи, но это последний кусок, иначе дядя оторвёт нам с тобой головы!

— Кстати, странно, что… твой дядя, — Макс так и не смог выговорить “отец”, — назвал собаку Моцартом. С его-то пиететом по отношению к классической музыке, с его пафосом, с его…

— Занудством, — весело подсказала Лучана, когда он запнулся, и они оба рассмеялись. — На самом деле, имя выбирал не он, а моя мама. Щенок был подарком от нашей семьи дяде на день рождения три года назад… Дядя пытался, конечно, из упрямства называть его иначе, но пёс оказался ещё более упрямым и отзывался только на “Моцарта”!

Затем Макс, по просьбе Лучаны, достал виолончель и исполнил для кузины несколько мелодий — в основном это были романтические песни, любимые всеми девчонками. Она оказалась благодарной слушательницей: внимала звукам инструмента, затаив дыхание, покачивала головой в такт музыке, заворожённо наблюдала за тем, как пальцы Макса зажимают и отпускают струны, восторженно ахала, когда он делал вибрато…*

В тот момент, когда Макс заканчивал играть одну из душещипательных композиций Уитни Хьюстон, на террасе появился отец.

Он приблизился к столу и накинул на плечи племянницы тёплый плед, коротко обронив: