Но как бы там ни было, Шварцы собрались домой. Три года они прожили в отелях — в Париже, Флоренции, Сан-Рафаэле, Комо, Виши, Ла-Боле, Люцерне, Баден-Бадене и Биаррице. Повсюду имелись школы — всякий раз новые, — и дети прекрасно говорили по-французски и с грехом пополам — по-итальянски. Фифи из четырнадцатилетней девочки с крупноватыми чертами лица выросла в красавицу; Джон вырос в нечто беспутное и потерянное. Оба играли в бридж, Фифи где-то выучилась бить чечетку. Миссис Шварц считала, что все это как-то не так, но почему именно — не знала. И вот, через два дня после дня рождения Фифи, она объявила, что они складывают чемоданы, отправляются в Париж, дабы прикупить одежды осеннего сезона, а потом — домой.

В тот же день Фифи зашла в бар за своим фонографом, который стоял там с самого дня рождения. Усевшись на высокую табуретку и попивая имбирное пиво, она разговорилась с барменом.

— Мама хочет увезти меня обратно в Америку, только я не поеду.

— А что же вы будете делать?

— Ну, у меня есть немного своих денег, а потом я выйду замуж.

Она хмуро отхлебнула имбирного напитка.

— Я слышал, у вас украли какие-то деньги, — заметил бармен. — Как это случилось?

— Ну, граф Боровки считает, что кто-то рано утром забрался в наш номер и спрятался между двумя дверями, нашими и от соседнего номера. А потом, когда мы все уснули, забрал деньги и вышел.

— Ха!

Фифи вздохнула:

— В общем, боюсь, больше вы меня в баре не увидите.

— Мы будем скучать по вас, мисс Шварц.

Мистер Викер засунул голову в дверь, высунул обратно, а потом медленно вошел.

— Добрый день, — холодно произнесла Фифи.

— А-а, это вы, юная леди! — Он с напускной строгостью погрозил ей пальцем. — А известно ли вам, что я беседовал с вашей матушкой по поводу того, что вам не стоит приходить в бар? Для вашего же блага.

— Я всего лишь пью имбирное пиво, — заявила она с возмущением.

— Но никому же не видно, что вы там пьете. Это может быть виски или еще бог знает что. Другие гости жалуются.

Она гневно уставилась на него, ибо картинка совсем не совпадала с той, которая сложилась у нее в голове: Фифи — звезда гостиничного общества, Фифи в умопомрачительных нарядах стоит, блистательная и недостижимая, в окружении восхищенных мужчин. Внезапно угодливое и при этом враждебное лицо мистера Викера возмутило ее до глубины души.

— Мы съезжаем немедленно! — выкрикнула она. — Я в жизни не встречала этаких ханжей: вечно всех критикуют и рассказывают о них всякие ужасы, а сами при этом занимаются невесть чем. Здорово бы было, если бы в вашем отеле случился пожар и он сгорел бы дотла вместе со всеми этими крысами!

Она хлопнула стаканом по столу, схватила ящик с фонографом и шумно удалилась.

В вестибюле носильщик кинулся ей на помощь, однако она качнула головой и стремительно зашагала через салон, где и столкнулась с графом Боровки.

— Зла у меня не хватает! — вскричала она. — В жизни не видела такого сборища старых крыс! Я только что выложила мистеру Викеру, что я о них думаю.

— Неужели кто-то посмел обойтись с тобой непочтительно?

— Да это все неважно. Мы уезжаем.

— Уезжаете? — Он заметно вздрогнул. — Когда?

— Прямо сейчас. Я не хочу, но мама говорит, что так надо.

— Я должен поговорить с тобой серьезно, — произнес он. — Я только что звонил тебе в номер. Вот, я принес тебе подарок — как жених.

Она тут же повеселела, потому что он протянул ей изумительный портсигар из слоновой кости с позолотой; на нем были выгравированы ее инициалы.

— Какая прелесть!

— А теперь послушай. После того, что ты сейчас сказала, нам еще важнее немедленно переговорить. Я только что получил очередное письмо от матери. Они выбрали мне в Будапеште невесту — прелестную девушку, красивую, богатую, моего круга; она счастлива была бы такой партии, вот только я люблю тебя. Вот уж никогда бы раньше не подумал, что потеряю голову из-за американки.

— А почему бы и нет? — тут же возмутилась Фифи. — Здесь девушку считают красивой, если у нее есть хоть одна привлекательная черта. И если у здешней девушки неплохие глаза или волосы, у нее обязательно либо ноги колесом, либо зубы кривые.

— В тебе же нет ни единого недостатка.

— Есть, — скромно созналась Фифи. — Нос у меня великоват. По мне ведь видно, что я еврейка?

Боровки, не без налета нетерпения, продолжил свою речь:

— Словом, меня принуждают вступить в брак. С этим связаны вопросы наследования.

— И еще лоб у меня слишком высокий, — отрешенно добавила Фифи. — Такой высокий, что на нем даже морщины какие-то. У меня когда-то был знакомый, ужасно забавный мальчик, так он называл меня «высоколобой».

— А потому самый разумный выход, — гнул свое Боровки, — нам с тобой обвенчаться незамедлительно. Скажу тебе прямо: в этих краях есть и другие американки, которые ни минуты бы не колебались.

— Мама меня убьет, — заметила Фифи.

— Об этом я тоже подумал, — ответил он настойчиво. — А ты ей ничего не говори. Если сегодня вечером доехать до границы, обвенчаться можно будет завтра утром. А потом мы вернемся, и ты покажешь маме золотые коронки, нарисованные на твоем багаже. Лично я полагаю, что она будет просто счастлива. Ты только подумай — дочка пристроена, да еще и получила титул, равного которому нет во всей Европе. Мне представляется, что она об этом уже и сама подумала и, наверное, говорит про себя: «И почему эти молодые люди не возьмут дело в свои руки и не избавят меня от этого хлопотливого и дорогостоящего дела — свадьбы?» Мне кажется, ей понравится, что мы такие крепкие орешки.

Он досадливо прервался, потому что леди Капс-Кар, выплыв из столовой со своей болонкой, внезапно остановилась у их столика. Граф Боровки вынужден был представить дам друг другу. Поскольку он понятия не имел о недавнем бегстве маркиза Кинкэллоу, ибо его светлость на следующее же утро увез свою уязвленную гордость в Милан, он не мог предугадать того, что последовало.

— Я заметила мисс Шварц, — проговорила англичанка ясно и отчетливо. — И уж тем более я заметила наряд мисс Шварц.

— Не присядете ли? — предложила Фифи.

— Нет, благодарю. — Она обернулась к Боровки: — На фоне нарядов мисс Шварц наши выглядят обносками. Я из принципа не одеваюсь изысканно, когда живу в отелях. На мой взгляд, это проявление дурновкусия. Вы со мной согласны?

— А мне кажется, нужно выглядеть хорошо в любых обстоятельствах, — вставила Фифи, вспыхивая.

— Разумеется. Я всего лишь говорю, что, с моей точки зрения, одеваться изысканно — дурной вкус, кроме как в домах своих друзей.

Она пропела: «До свида-а-ания!», обращаясь к Боровки, и двинулась дальше, оставив за собой клуб табачного дыма и легкий запах виски.