Девушка легла на него, и разведчика накрыла волна нежности. Короткие волосы Даниэлы щекотали его грудь. Она взяла в руки его член и, поиграв им немного, уверенно направила в себя. Она была влажной, готовой. После секундного колебания Вагант уверенно проник в нее, заставив тихонько вскрикнуть от боли. В ответ ее язык проник в его рот. Вагант испытал ощущение полета. Каждая ласка, каждый толчок усиливался в темноте, достигая максимальной чувственности.

Некоторое время они двигались неслаженно, неопытно, пока не нашли ритм, который привел их, толчок за толчком, к высшей точке наслаждения.

Покрытое потом тело Даниэлы опустилось на тело Ваганта, продолжая удерживать его внутри, влажного и еще твердого.

― Спасибо, — пробормотал Вагант.

― Спасибо за что?

― За то, что мы сделали.

― Тогда я тоже должна поблагодарить тебя.

― У меня это был первый раз, — признал он без тени смущения.

― У меня тоже, — прошептала Даниэла с улыбкой, которую он не мог видеть в темноте, но которая волной передалась его груди. — Я подумала, что сделать это сейчас — неплохая идея.

Запах девушки был приятным. Этот запах Вагант знал уже много лет, с тех самых пор, когда они еще детьми оказались в одной разведывательной команде. Но этот знакомый запах как-то изменился, стал новым. Это был запах — теперь Вагант понял это, — который он уже почти не помнил: запах середины лета. Аромат сена и цветов. Запах солнца.

― Ты так приятно пахнешь, — сказал он.

― Это духи, мне дала их одна местная девушка. Я боялась, что они будут отдавать старьем.

― Очень приятный запах.

― Ты это уже говорил.

― Запах солнца.

Даниэла рассмеялась. Она сильнее сжала его в своих объятьях, как будто боясь, что он может уйти.

― Я люблю тебя. Я всегда любила тебя, Вагант. Жаль, что ты никогда этого не замечал...

Руки юноши обняли ее. Гладили ее волосы, влажную щеку.

― Ты плачешь...

― От счастья. Только от него.

― Я тоже счастлив.

Она легонько шлепнула его по плечу.

― Да уж пожалуй!

― Прости. Просто я думал... Я думал, ты гораздо опытнее меня. В общем, я думал, что ты уже...

― Я решила, что лучше не торопиться. Я хотела, чтобы это произошло с правильным человеком. А для меня правильным всегда был только один человек.

Вагант не знал, что ответить. Он сильнее прижал ее к своей груди.

― Я люблю тебя, — произнес он наконец.

Даниэла вздохнула.

― Долго же ты собирался с духом, чтобы сказать это. Укрой меня, пожалуйста. Застегни молнию. Мне холодно.

― Я согрею тебя.

― Ты это уже делаешь, — ответила она с невидимой в темноте улыбкой.

В одной из книг Вагант прочел, что Земля вращается вокруг Солнца со скоростью в тридцать километров в секунду, а Солнечная система, в свою очередь, несется к созвездию Льва со скоростью триста девяносто километров в секунду. Но в данный момент весь мир вращался вокруг них, обнявшихся на полу в темной комнате подземелья. Центром вселенной были они.

«У влюбленных всегда так», — сказал бы отец Дэниэлс, если бы Вагант спросил его.

Джон стоял один в малюсенькой комнате, которую выделил ему король. Он только что завершил мессу. Никто не пришел. Религия определенно вышла из моды, и среди Чинос тоже.

Вдруг по сознанию священника пробежало легкое ласковое дуновение.

― Ты чем-то обеспокоен, — сказала Алессия шепотом, похожим на шелест листьев, на шорох перелистываемых страниц книги.

Джон убрал чашу в рюкзак. Снял простое облачение, заменявшее ему изысканные одежды, когда-то использовавшиеся священниками во время службы.

― Даниэла спросила меня, грешно ли спать с мужчиной до брака.

― Когда она спросила это?

― Два часа назад.

― И что ты ответил ей?

― Я спросил ее, верующая ли она. Она ответила, что нет. Тогда я просил ее, любит ли она мужчину, с которым хочет заняться любовью.

― А она?

― Слушай, ты прекрасно все видишь сама.

― Я хочу услышать это от тебя.

― Она ответила: «Я люблю его так, как никогда в жизни никого не любила. Я люблю его больше всего на свете. Я отдала бы за него жизнь. И я знаю, что он сделал бы то же самое для меня». Тогда я сказал ей, что заняться любовью с этим человеком — не грех.

― Этому тебя учили в твоей школе священников? Этому учит твоя церковь? Что-то я сомневаюсь.

― Я уже не помню, чему меня учили в семинарии. И не знаю, существует ли еще моя церковь.

Голос Дэниэлса был хриплым, на грани плача.

― Не оплакивай свою церковь.

― О нет. Я оплакиваю вовсе не ее, а любовь, которой у меня никогда не было. Я оплакиваю отсутствие любви в своей жизни.

― Кто говорит, что ты никогда не любил?

Дэниэлс покраснел.

― Я никогда не любил, как любят друг друга Даниэла и Вагант.

― Есть и другие виды любви. Не такие, как эта, но не менее благородные.

Священник покачал головой.

― Но нет рук, которые могли бы меня обнять. Нет женских глаз, которые могли бы смеяться и плакать обо мне.

Смех Алессии зазвенел колокольчиком в сознании Джона.

― Кто говорит, что их нет?

Смеющееся лицо венецианки появилось перед ним — реальное, как лицо живого человека. Ее темные глаза были как два бездонных колодца, полных хрустальной радости.

Губы Алессии растянулись в улыбке. Ее бестелесные руки обняли содрогающиеся плечи Джона.

Внезапно сердце священнослужителя подскочило в груди, и за ним последовало все его тело, как будто невероятно мощный поток ветра поднял его в воздух.

Он развел руки в стороны, распахнул их, и любовь Алессии полилась в него, как водопад света.

Самуэль сидел в походной палатке, которую обустроили для него его верующие. Он снял очки и протер их углом своего черного жилета.

Он долго думал над одним отрывком из Талмуда: «Рава процитировал Р. Сехору, который процитировал Р. Хуну: «Кем Б-г доволен, Он подвергает страданию, как сказано: «Тот, кто угождает Г-ду, поражен болезнью»[28].