Судя по голосу, женщина. Попавшая в беду.

22

Ему вторит еще один. Уже с другой стороны. В ответ на первый.

Нет, люди так не кричат. Это что, зверь?

– Что за черт? – шепчу я, не снимая ладони с его обнаженного живота.

Кто-то самым неприличным образом задрал ему рубашку. Ой, да это же я.

– Все в порядке. Просто небольшой горный лев. Опасности нет, – шепчет Леннон, приглашая мою руку опуститься пониже.

Ох! Ого!

Этот горный лев явно его возбудил.

В ответ на это я тоже трепещу еще больше.

Постойте. Горный лев?

– Горный лев? – страстно шепчу я.

– Крик дикой кошки, которая, вероятно, пытается найти самца, – подтверждает Леннон таким голосом, будто находится под кайфом. – Боже, как же хорошо чувствовать твои руки.

– Она что, на нас набросится? – спрашиваю я таким же хмельным голосом.

При этом понимаю, что мне надо бы убрать руку с его джинсов, но не могу послать соответствующую команду пальцам, которые, несомненно, хотят остаться и продолжить свою разведку. Тело говорит: Эй, на судне! Я много месяцев бороздило пустынный океан и вот теперь наконец увидело землю. Плодородную землю. Землю намного лучше той, что помнило. И ни за что не поверну этот корабль обратно.

– Чего? – шепчет он.

– Я что, произнесла это вслух?

– Распутные пиратские дела? У меня ведь и правда кое-что есть для Энн Бонни[7].

Ночной воздух прорезает еще один крик.

– Господи Иисусе! – говорю я, и сердце в моей груди трепещет опять, но на этот раз уже не сладостно и не приятно. – Такое ощущение, что кричит человек.

– К тому же где то совсем-совсем рядом, – трезвеющим голосом отвечает Леннон. – Как бы я ни хотел, чтобы ты никогда, ни за что на свете не останавливалась, нам, похоже, надо…

Раздается новый крик. Словно ушат холодной воды. Теперь я не на шутку напугана и мысленно представляю себе, как из мрака выпрыгивает зверюга и рвет когтями в клочья мое лицо. Природа – это настоящий фильм ужасов, мы в открытом поле, к нам подкрадываются свирепые звери.

Я паникую, не в состоянии отыскать очки и фонарь, однако их находит Леннон. Собрать вещи нам удается не сразу, потом мы бежим обратно к холму, а за нашими спинами раздаются крики сексуально озабоченной дикой кошки.

Вернувшись обратно в лагерь, мы видим нескольких туристов в одном белье, настороженно прислушивающихся к кошачьим воплям. Все они обращают взоры на нас, и я – какой ужас! – заливаюсь краской, будто в чем-то виновата. Ладно, теоретически я действительно виновна и теперь стала местной потаскушкой, так что можете радоваться.

Леннон, со своей стороны, действует спокойно и собранно, оживленно переговаривается с другими туристами и сообщает им, что в леске у подножия холма действительно шастает парочка горных львов, однако в лагерь они, скорее всего, не сунутся. Среднего возраста мужчина с ямайским акцентом, представившийся Гордоном, рассказывает, что в минувшие годы ему приходилось встречать здесь горных львов, и соглашается с Ленноном. А потом просит других проследить, чтобы их дети не разгуливали в одиночку, и вообще соблюдать осторожность.

Поскольку рейнджер базы на ночь уехал, несколько человек, в том числе и Леннон, добровольно вызываются покараулить. А когда мы упаковываем обратно вещи, он вытаскивает из рюкзака еще один туристический светильник из тех, что размером с ладонь, и устанавливает его на столе.

Какое-то время лагерь гудит от приглушенного шепота, в чашах у некоторых палаток вспыхивают костры. Мы лакомимся дражешками М&М из запасов Леннона, от пережитого волнения устраивая полуночный кутеж, и не успеваю я взять вторую горсточку, как у него округляются глаза.

– Блин! Ну ни хрена себе!

– Что такое? – восклицаю я и, как безумная, оглядываюсь по сторонам в поисках дикой кошки.

– Да нет, – говорит он, поворачивая меня обратно, – я имел в виду твою крапивницу.

Я опускаю глаза и смотрю туда, где он легонько оттянул воротник моей футболки. Мои шея и грудь покрыты розовыми волдырями. Задрав футболку, вижу их также на животе и руках.

Первым делом в голову приходит мысль, что у меня аллергия на Леннона. Да и потом, Вселенная, конечно, не может не наказать меня за то, что я каталась с ним на хрестоматийном сене. Ну что же, в конце концов, я ведь местная потаскушка. Меня прокляли. Но анализ Леннона отступает чуть дальше от паранойи.

– Это все высокая трава на холме. К какому виду она бы ни относилась, твоя крапивница явно не пришла от нее в восторг.

Он оглядывает меня и спрашивает, не трудно ли мне дышать. Нет, не трудно. Ухудшения зрения тоже не наблюдается, да и горло не отекает. Одним словом, симптомов вызывать «неотложку» нет.

– У тебя есть лекарство? – спрашивает он.

– Да, но я не думаю, что дело так уж плохо. Такое случалось и раньше, помнишь?

– В тот день мы отправились к заброшенному складу искать клад, – шепчет он.

Тогда нам было по четырнадцать, кто-то подарил его отцу металлоискатель, который тот отдал Леннону. Мы даже не сомневались, что разбогатеем, обнаружив пиратский клад с золотом. Но все наши трофеи в итоге ограничились лишь винтажной железной биркой с именем, судя по виду, когда-то принадлежавшей официантке, старой монетой достоинством в двадцать пять центов с высверленной посередине дыркой и ветеринарным шприцем с загнутой иглой. Вещами совершенно бесполезными. Леннон оставил себе бирку с высеченным на ней именем «Дороти», а я – монету. А поскольку там все поросло одуванчиками, на меня буквально в мгновение ока набросилась крапивница.

– Как насчет бенадрила? – спрашивает он.

– Чего-чего, а этого у меня полно, – отвечаю я, кивая головой.

– Тогда почему бы тебе не принять максимальную дозу? – предлагает Леннон. – Имеется в виду прямо сейчас.

Я следую его совету и глотаю еще две таблетки, просто для гарантии. Крапивница выглядит просто ужасно. Не успела я обменяться с парнем лучшим в жизни поцелуем, как тут же превратилась в монстра.

Слушай, Вселенная, а не пошла бы ты, а? А не пошла бы ты далеко и надолго?

Мой спальник все еще свернут, поэтому я использую его в качестве подушки и ложусь на пол палатки. Пытаюсь сосредоточиться и успокоиться, потому что от стресса все будет только хуже. Смутно размышляю о побочном действии антигистаминных препаратов, «способных вызывать дремоту», хотя, если принять двойную дозу, правильнее было бы говорить «можешь спорить на столь дорогую твоему сердцу попку, что дремота у тебя будет стопроцентно». Но следующая мысль, которая приходит в голову, когда меня будит Леннон, о том, что у меня страшно свело судорогой шею.