— Эрик, ты можешь сделать и то, и другое, но объявлять его чуть не своим сыном — это абсурд! Сначала ты берешь под свою опеку какую-то официанточку, а теперь…

— Ты уволен, Игорь Иванович, — сухо и жестко прервал его Гурин. Он вновь повернулся к собеседнику и, прямо глядя ему в глаза, повторил: — Ты уволен. Я больше не доверяю тебе свою жизнь.

— Ты не можешь так со мной поступить! — подавленно прошептал тот, кто еще несколько мгновений назад был громогласным и таким убедительным. — Я был с тобой с самого начала, я был твоей тенью… Ты не можешь все забыть из-за одной оплошности.

— Которая могла стоить мне жизни? Могу. Разговор окончен. Я не хотел говорить этого при свидетелях, но ты вынудил меня сделать это. Прощай. Надеюсь, наши пути больше не пересекутся и не всплывут новые подробности происшедшего. Боюсь, они могут оказаться не в твою пользу… — Гурин сделала нетерпеливый жест рукой. — Прощай, Игорь. Ты уволен.

Мара наблюдала удивительную метаморфозу. Высокий статный мужчина превратился в едва держащегося на ногах карлика, уродливого и осознающего свое уродство. Он спускался по лестнице, и было заметно, что ноги его дрожат, подгибаются, словно он вот-вот упадет на эти ступени. Он старался держаться с достоинством, но оно улетучивалось с каждым шагом. Мара видела, что мужчина близок к самой настоящей истерике. За ним наблюдала не одна пара глаз, но только Эрнест Павлович делал это с показным спокойствием. Он проводил едва держащегося на ногах собеседника взглядом до самого выхода и, только когда за ним закрылась входная дверь, повернулся к Маре. Его глаза горели, на щеках появился едва заметный румянец. Гурин снова улыбнулся.

— Рад тебя видеть, девочка. — Он подошел и обнял ее. Мара ощутила большее, нежели обычно, тепло, которое Эрнест Павлович вложил в это прикосновение. Он поцеловал ее в щеку, вогнав Мару в краску. — Здравствуй, милая. Говори, как успехи?

— Я поступила!

— Умница моя! Поздравляю, я знал, что ты прорвешься! — Гурин расцеловал ее и, глядя на стоящего рядом Максима, гордо произнес: — Есть что сегодня отметить!

— И не только это, как мне кажется, — неуверенно добавил Максим.

— Ну разумеется, — быстро переведя взгляд на Мару, подтвердил Гурин.

— Надеюсь, сейчас загадки закончатся? — теряя терпение, спросила Мара.

— Я все сам тебе объясню. — Эрнест Павлович взял ее за руку, направляясь в комнату. — Максим, будь добр, проследи, чтобы внизу не было никакой паники. Если что — сообщи мне. А вообще я скоро спущусь и отвечу на все вопросы. Если они к тому времени будут, разумеется.

— Хорошо, Эрнест Павлович. — Максим быстро спустился вниз.

— Мара, я хочу тебя кое с кем познакомить. — Гурин пропустил Мару вперед, закрывая за собой дверь.

Лицом к огромному окну, спиной к вошедшим стоял молодой человек с длинными вьющимися черными волосами. Они едва не доходили ему до плеч, вились красивыми локонами. Мара почему-то подумала, что это несправедливо: мужчине не нужны такие красивые волосы. Светлая футболка подчеркивала широкие плечи. При довольно невысоком росте создавалось впечатление сильного, натренированного тела, способного выдерживать большие нагрузки. Мара испытывала приятные ощущения, быстро осматривая незнакомца с ног до головы, оценивая его чисто по-женски. Она не понимала, откуда внутри у нее возникло необъяснимое ощущение: симпатия к этому незнакомцу, с которым ей не довелось еще перемолвиться и словом. Мара с трепетом ожидала момента, когда он повернется к ним лицом.

— Филипп, хочу познакомить тебя с удивительным созданием. Познакомься, это… — Пока Гурин подыскивал слова, молодой человек, мгновенно обернувшийся на его голос, удивленно вскинул густые брови и произнес:

— Здравствуй, Мара.

— Здравствуй. — Она едва могла говорить от нахлынувшего волнения, потому что сразу узнала в этом возмужавшем черноглазом юноше своего мимолетного знакомого, того самого, с которым она столкнулась в очень важный день своей жизни. Мара никогда не думала, что еще когда-либо встретится с ним. Но это произошло, и оба были рады. Это читалось на их удивленно-восторженных лицах. — Здравствуй, Филипп. Неужели это ты?

— Да, это я. Только ушанки не хватает.

Мара вернулась в тот холодный мартовский вечер, когда она оставляла за спиной призраки прошлого. Она снова ощутила тяжесть старых сапог, грузнувших в вязкой грязи, пронизывающий сырой воздух, пробиравшийся под ветхую одежду. Вспомнила, как жутко испугалась, услышав в пустом доме мужской голос… Как же она испугалась тогда, но лишь взглянула на нежданного нарушителя покоя и поняла, что ничего плохого с ней не случится. И эта ушанка. Мара улыбнулась. Значит, он знал, что выглядит в ней нелепо, смешно. Сурово сведенные к переносице брови так и не смогли придать ему строгий вид. Тогда, в их первую встречу, они были на пороге нового, неизведанного. Хватило нескольких фраз, чтобы понять: у них одна цель. Единственно важная задача — вырваться из того жалкого существования, в котором приходилось прозябать. Решительности все изменить было с лихвой.

Сейчас оба уже шагали по проторенным дорогам новой жизни. Оба не знали друг о друге абсолютно ничего. Все, что происходило за эти годы, изменило и Мару, и Филиппа. Даже не разговаривая, не задавая вопросов, можно было понять это. Изменения внешние бросались в глаза, а то, что происходило внутри, оставалось пока неизвестным. Мара поняла, что больше всего на свете хочет поскорее услышать рассказ Филиппа. Еще несколько мгновений тому назад она и не подозревала о том, что ее может заинтересовать что-либо помимо ее отношений с Гуриным. Теперь же она не могла дождаться возможности поговорить с Филиппом с глазу на глаз. Мару не удивило то, что она хотела именно конфиденциального разговора. Впервые Эрнест Павлович выступал в роли лишнего. Филипп должен был именно ей одной рассказать, как он провел эти годы, как оказался рядом с Гуриным. И свидетелей этого разговора быть не должно. Мара взглянула на Эрнеста Павловича и вдруг подумала о том, что этот человек оказался центром притяжения тех, с кем Мару сталкивала судьба. Что бы это значило?

Пока Мара приходила в себя, Филипп, усмехаясь, смотрел на нее. Он тоже узнал ее сразу. Сейчас перед ним была другая, совершенно другая девушка. Не испуганная, трепетная, одетая в поношенную одежду, а уверенная в себе, роскошная, с загадочным блеском огромных синих глаз. Глаза… Пожалуй, они тоже стали другими, но все же в них по-прежнему хотелось утонуть. Филипп снова вспомнил, как не мог оторвать от них взгляда в их первую встречу, как оробел, влюбившись в эту красоту. Вспомнил, как попросил снять платок, и осторожно прикоснулся к шелковистым рыжим волосам, казавшимся ему сияющим золотом. Это было в другой жизни. В этой он снова был ослеплен красотой Мары. И желание вновь прикоснуться к золоту ее роскошных волос захлестнуло с новой силой. Ему казалось, что и Мара испытывает нечто отдаленно напоминающее симпатию. Нет, скорее нескрываемое любопытство. У него нет шансов достучаться до нее. В ее новой красивой и наверняка безбедной жизни нет места романтическим воспоминаниям и отношениям, обреченным с самого начала. Филипп почувствовал, как предательски краснеет. Стесняясь этого, он пытался отвести от Мары взгляд, но не мог. Он боялся потерять даже мгновение. Что, если она сейчас выйдет из комнаты, а он так и не успеет ничего ей сказать? И как найти нужные слова? Они молча стояли друг напротив друга, забыв о существовании Эрнеста Павловича. Ему оставалось лишь обескураженно наблюдать за молчаливым созерцанием, прервать которое он не мог. Он ждал, когда его снова заметят, чтобы задать единственный вопрос. Он должен знать, откуда эти двое знают друг друга. Мара опередила его: