Из воспоминаний А. Де-Ливрона, совершившего в начале 60-х годов XIX века кругосветное плавание на корвете «Калевала»: «6-го января после обедни священник окропил наши каюты, палубы и также флаг, гюйс и вымпел, а вечером мы пересекли экватор, перейдя из северного полушария в южное. Чтобы поразвлечь команду, капитан поручил некоторым из офицеров устроить торжественное празднование этого события. Это традиционное представление было устроено следующим образом: на лафет десантного орудия поместили ванну, до краев наполненную морскою водой, а на борта ванны была поперек положена дощечка, дослужившая троном для Нептуна и Амфитриты; в кормовой части ванны высился флагшток с штандартом Нептуна, в данном случай с сиамским флагом. Амфитрита держала в руках черного поросенка, который все время страшно кричал, пока ему рыльце не перевязали каболкой. Погода была прекрасная, ветер ровный, бом-брамсельный, и над всем корветом был натянут солнечный тент. Офицерство заняло места на мостики, а команда оставалась на шкафуте и на шканцах. У грот-мачты были наготове два вооруженные брандспойта. Шутки и забавные разговоры шумно и весело наполняли воздух, и все в ожидании торжественной минуты были нервно возбуждены. Но вот с бака послышалась вдруг дикая музыка и на шканцах воцарилась тишина; заиграли в трубы, застучали в кастрюли и сковородки – виноват, в литавры, и с носовой части корабля к нам приближалась парадная колесница Нептуна. „Кто осмелился задеть килем по носу мою супругу?“ – зарычал он глухим басом. Старший офицер пресерьезно ответил: „Poccийский императорский корвет „Калевала“!»

Колесницу везли на лямках шесть полунагих матросов, изображавших страшных водяных чудовищ. Тела их были раскрашены разными колерами: ноги желтые, а лица и руки полосатые – черная и красная краски. За колесницей следовала и свита Нептуна и распевала песню «Полоса ль моя полосынька». Царь водяной мановением бровей приказал остановить колесницу и слез с нее сам, а затем помог сойти на палубу и своей подруге Обратившись с речью к европейцам, дерзнувшим явиться в его владения, владыка морей, между прочим, высказал им массу самых страшных угроз. Свиту Нептуна составляли: адъютант его, который несмотря на +28°, кутался в овчинный тулуп; в руках у него были книги, счеты, списки и перья. Возле адъютанта стоял статный брадобрей с аршинною деревянного бритвой в руках, а на голове – шапка, украшенная альбатросовыми перьями; стан его прикрывался мантией и юбкой из синего флагдука с белыми звездочками. С виду брадобрей был величествен и грозен, а его бритва казалась скорее принадлежностью головореза или мясника, чем цирюльника. Помощник его был приблизительно в таком же костюме, и при нем было ведро с черною краской и большая кисть – принадлежности бритья. За свитой показались еще русалки с распущенными пеньковыми волосами. Нептун преважно задал несколько вопросов капитану, и тот серьезно отвечал ему. «Здравствуйте, господин капитан, – приветствовал его Нептун, – откуда идете?» – «Из Кронштадта, ваше блистательство», – отвечал капитан. – «А, знаю, знаю; это из той грязной лужи, которую вы называете Балтийским морем?» – «Так точно, ваше блистательство». – «Желаете ли вы плавать попутными ветрами?» – «Очень желаем». – «Так вот что: день вступления в мою столицу вы должны отпраздновать как следует ромом, и тогда я вам обещаю попутные ветры, а если вы этого не исполните, то никогда не раздернете булиней». – «Этого бы мне не хотелось» – «Да, будете ходить по узлу вперед и по тридцати назад, а ветер будет у вас меняться до 20 раз в склянку. Выбирайте же!» – «Конечно первое условие, ваше блистательство». – «Так помните же мой уговор. Однако, я замечаю здесь многих, которые и носа своего не высовывали из вашей лужи. Вот это старый знакомый», – говорил его блистательство, величественно кланяясь Полянскому, уже совершившему одно кругосветное плавание. «Дайте-ка мне сюда остальных, я их хочу побрить и вымыть!» – при этом он потребовал от капитана строевой список всего экипажа. Капитан вручил ему список с тем же серьезным и почтительным видом, с каким отвечал на вопросы и угрозы, а затем уж началась забавная сцена обливания со всеми ее причудами.

По приказанию Нептуна, адъютант его начал выкликать некоторых по списку. Капитан и офицеры изъявили желание освободиться от купанья, но водяной царь был неумолим; только сказанное шепотом «ведро рому за выкуп» имело на него магическое влияние, и он тотчас соглашался, повторяя: «ведро рому»! Адъютант записывал. Наконец дело дошло до команды: брадобрей мылил приводимых к нему черною краской, да и не только бороду, а все лицо; потом брил их, сажая на перекладину над ванной. Перекладину из-под выбритого выдергивали, и он падал в ванну с водой, окунувшись в которую, вылезал и бежал на бак, но тут каждый был, вдобавок, встречаем еще струями океанской воды из брандспойтов, чтобы отмыть следы чудовищного бритья. Нептун читал нотации подходившим бриться, и в его речах иногда проглядывало отрицательно-изящное остроумие. После всей этой церемонии Нептун удалился под бак… виноват, в океан, и экваториальное празднество было кончено. В это время просвистали «к ужину» и капитан разрешил команде выпить по чарке водки в память первого перехода границы дедушки Экватора. Люди были довольны и веселы.

Что ж, отдыхать и веселиться на русском парусном флоте умели на славу, впрочем, так же как и нести корабельную службу, а если надо, то и сажаться. Русский человек, он, как известно, на все горазд, дали бы только где развернуться, хоть в поле, хоть на корабельной палубе.

Во все времена в российском флоте служило немало оригинальных людей. Не был исключением и офицерский корпус XVIII–XIX веков, в котором всегда хватало людей весьма остроумных, талантливых и весьма оригинальных.

Большой популярностью в русском флоте XVIII–XIX веков пользовались эпиграммы, которые действительно были порой весьма остроумны. Первым из известных нам автором эпиграмм был капитан-лейтенант Павел Акимов. В 1797 году молодой и талантливый офицер вернулся в Кронштадт после похода эскадры Балтийского флота в Англию. Приехав в Петербург, Акимов увидел, что Исаакиевский собор, который начинался строительством при императрице Екатерине как мраморный, при Павле Первом стал достраиваться кирпичом. Это удивило и оскорбило офицера. В порыве поэтического гнева, он написал и прибил к Исаакиевской церкви следующие стихи:

Се памятник двух царств,

Обоим столь приличный:

Основа его мраморна,

А верх его кирпичный.

Легенда об этом поступке офицера и его последствиях такова. Бумагу со своими стихами к ограде Исаакиевской церкви Акимов якобы приколотил поздно вечером, будучи в простом фраке. На его беду рядом оказался будочник (охранник), который поднял крик. На крик прибежал квартальный, после чего оба повели Акимова под арест. Донесли об этом происшествии императору. Вскоре было выяснено и авторство. Придя в ярость, император пригрозил отрезать наглецу уши и язык и навечно сослать в Сибирь.