"Не дождётся, сарьярьская шлюха!"

Больше он не ощущал холодную сталь – тело от живота к груди занемело. Пот ледяными капельками стекал по лицу, шее, груди. Отяжелели от влаги ресницы, и на губах он чувствовал солоновато-горький вкус. Кто-то дёрнул тесьму, вырывая изо рта кляп, но Марибор не мог разжать зубы, и тогда Анталак, надавив на скулы, заставил разомкнуться челюсти.

– Ты глянь, ещё не издыхает, здоровый бык, – отступил Оскаба, и мутным взором Марибор разглядел окровавленное лезвие. Вождь вытер нож о полу малицы и сунул его за пояс.

Степняки выпустили его. Ноги не удержали, Марибор безвольно повис, вызывая у степняков удовлетворённый рокот. В глазах рябило, и время от времени голову затопляла чернота. Трясло люто, и весь он горел, будто оказался в жерле кузнечной печи.

В следующий миг перед ним появилось белое, лишённое всякой кровинки лицо Вагнары. Её месть была исполнена.

– Понравилась тебе моя ласка, княжич? – спросила она шипящим змеиным голосом. – Это тебе за то, что ты бросил меня. Предал, – зло выдавила она слова, снизив тон. – Я делала всё, что ты мне велел. Я старалась для тебя, – шептала княженка, задушив гнев в горле, оглядывая Марибора сухим опустошённым взглядом.

Старалась она для себя, вожделела стать княгиней Волдара, Марибор это хорошо понимал.

– То, что произошло в лесу, не значит, что я предала тебя. Моя сила оказалась в них, – она дёрнула головой в сторону степняков, которые, насмотревшись на пленного, потешив своё любопытство, начали устраиваться за кострами, продолжая пировать победу. И Марибору не верилось, что кроме князей они не взяли ни одного пленного.

– Имея с ними связь… – продолжила Вагнара. – Да, именно ту связь, которая была с тобой, я могу повелевать ими. И теперь, без рун, ты ощутишь мою волю на своей шкуре. Теперь тебя ничто не защитит, ничто не сокроет.

Марибор поднял на неё глаза, выказывая равнодушие. Вагнара фыркнула, кичливо окинув его стылым взглядом.

– Когда Оскаба мучил меня… приходил снова, чтобы опять взять, я, глупая, пугалась, но потом, когда стала изъявлять свои желания, вождь слушал. Выполнял мои прихоти, а сила начала прибывать ко мне, вливаться вместе с их семенем. Теперь они на коротком поводке. Тебя ждёт та же участь, потому что ты был со мной долгое время. И на шее твоей отныне цепь. Приползёшь и станешь служить мне, будь в том уверен. Если, конечно, выживешь, потому что тебя ждёт твой племянничек. Он очень расстроился, когда узнал, что ты предатель, – глаза Вагнары сузились до щёлок, царапали колким взглядом, в них смешались и горечь, и обида, и скорбь. – Но, если ты попросишь прощения, быть может, я смилостивлюсь. Нравишься ты мне, жаль, если ты умрёшь, – Вагнара провела пальцами по щеке Марибора, поглядела на губы. – Тебе нет равных.

Княженка помолчала, видно, ожидая какого-то ответа – если не согласия, то ругательства, брани, осуждения. И видят Боги, Марибор непременно бы её стёр в прах, но не было сил выдавить из себя и слова.

– Будь ты проклят, колдун, – почти безразлично бросила Вагнара и отстранилась, откинув бронзовые волосы за спину. Княженка оставила пленного и присоединилась к Оскабе.

Марибор закрыл глаза и какое-то время слушал, как смеются степняки. Их хохот смешивался со звоном бившихся чар, сыпалась брань, обращённая в сторону привязанного княжича. Анталак подкладывал поленья в костёр, и Марибора опаляло пламя, обливая жёлто-оранжевым светом. Страшно изводила жажда, драла глотку сухость, но никто не подносил воды.

Марибор в полубреду вспомнил Горислава. Теперь княжичу, прикованному к столбу, оказавшемуся во вражеских руках, желание мстить показалось нелепым, напрасным, оно истощилось, ссохлось и потеряло всякий смысл. Марибор не испытывал, как прежде, разрушительного гнева к брату и его жене, внутри было пусто. Наверное, Горислав так же чувствовал себя беспомощным, ожидая, когда явится Мара. Княжич пытался вызвать образ матери, но и тот не приходил к нему. Вся его жизнь развернулась перед ним блеклым платом, показалась никчёмной, ничего не стоящей.

Сердце начало пропускать удары, дыхание сплелось в тугой узел, заставив сотрясаться от безысходности и невозможности вдохнуть. Горло сжал страх пред кончиной. Никто не обращал внимания на бьющегося в агонии пленного. И когда отчаяние нахлынуло с новой мощью, забирая остатки сил и волю к жизни, пред глазами Марибора явился лик травницы. Княжич видел тепло в ясных глазах и всеобъемлющее смирение. Зарислава согласилась быть его… она молила за него Богов. Боль и отчаяние внезапно утихли, позволяя задышать ровно, вновь забилось сжавшееся в болезненном спазме сердце.

В меркнущем сознании Марибор различил девичий пронизывающий стон, повернулся на звук. Обнажённая Вагнара лежала на шкурах, бесстыдно раскинув ноги, над ней, срываясь в дикое рычание, нависал Оскаба. Княжича перекосило от испытываемого отвращения, он опустил голову, посмотрел на себя, но то, что увидел, выглядело ещё отвратней. Рассудок его потух, но проваливающееся в безвременье сознание ухватило блаженный крик княженки.

Когда он очнулся вновь, то жара уже не было, прохлада витала в воздухе, трогала слипшиеся волосы, гладила по воспалённой коже и открытой ране, занимающей половину его тела. Туго опоясывала боль, она жадно обгрызала плоть и рёбра, словно голодная крыса. Мир слился в одну сплошную тьму. До слуха докатывались голоса степняков, и Марибор распознал, что те сворачивают лагерь, собираются впуть, торопясь покинуть становище. Княжич попытался разлепить ресницы и пошевелился, но приступы рези оглушили и снова утянули в пучину беспамятства и тьмы.

Мгла развеялась, и в сером холодном небе мелькнули снежинки. Они плавно и легко опустились на щёку Марибора и тут же растаяли, напоминая, что он снова в Яви и лежит на влажной, остывшей земле, вернувшийся из глубоких вод Навь-реки.

– Поднимайся, застынешь, – поторопил Творимир отрока. Нетерпение сквозило в серых глазах волхва, сверкающих льдистыми осколками. Наставник заговорил громче, окончательно выдёргивая Марибора твёрдым гортанным голосом из небытия.

– Что ты видел? – вновь спросил он, помогая подняться на ноги.

– Ничего, – руки Марибора покалывало иголками, к ногам кровь прильнула не сразу, и не сразу он стал чувствовать их. – Я слышал…

Старик обхватил его за плечи и встряхнул.

– Говори, чадо, не испытывай моего терпения, – потребовал он.

– Я слышал голоса людей. Далеко отсюда, там очень холодно. Мара уже пришла в другие деревни. Я слышал её голос – он трескучий, как лёд, – сказав это, Марибор со смертным холодом вспомнил, как его пронизывала невыносимая мучительная тоска и одиночество.

Творимир долго смотрел на ученика, изучающе и внимательно, неотрывно, пытаясь что-то выведать, вытянуть. Губы его дрогнули в тёплой улыбке. Волхв отвёл глаза, но быстро вернул взгляд на отрока.

– Пошли, нам пора.

Отпустив поклон двуликому Богу, они спешно покинули капище.

Теперь волхв шёл намного бодрее, переставляя посох, выковыривая им клочки земли с прелой листвой. Теперь было хорошо заметно, что Творимир прихрамывает на одну ногу. И не потому, что страдал спинной болью, он был рождён таким – одна нога короче другой.