а чинджо хальмони (прабабушка), старшая сестра папиной мамы. Юна и с ней каким-то образом умудрилась найти общий язык, и часами беседовала, расспрашивая о старых временах, о войне, о том, как деревня выживала в трудные годы. И, глядя на Юну, ЁнЭ никак не могла понять, почему такая простая вещь никогда не приходила в голову ей самой. Ведь это же история её семьи, история её родных, а она даже не пыталась расспрашивать хальмони, даже не задумываясь о том, что однажды наступит время, когда расспрашивать будет некого. Она сидела рядом с Юной, слушала глуховатый голос хальмони, рассматривала выцветшие фотографии в старом альбоме и чувствовала себя маленькой несмышлёной девчонкой, которая пока ещё мало что в жизни понимает.

* * *

Серёга совершенно случайно подслушал это разговор… Проходил мимо и услышал, как хальмони Кьюнг-Сун говорит что-то ЁнЭ. По-хорошему, надо было бы уйти, и он бы ушёл, но услышав, что говорят о нём, замер, прислушиваясь.

— Хорошая у тебя подруга, чинсонньё (правнучка). Правильно сделала, что взяла её с собой. Только скажи мне честно, кто она тебе? Я внимательно наблюдала за вами, и мне показалось, что ты всё время смотришь на неё так, словно ждёшь от неё указаний. Кто она, ЁнЭ-я?

Было слышно, как ЁнЭ вздохнула.

— Хальмони, прости, что я тебе сразу не сказала всей правды. Это Юна попросила меня молчать.

— И ты её послушалась? Почему? Она твоя начальница, да?

— Нет, хальмони. Она айдол. А я работаю у неё стафф-менеджером. Ну, это такой человек…

— Я знаю, кто такой менеджер. И знаю, кто такие айдолы. Во времена моей молодости их называли просто певцами, и уверяю тебя, они и тогда были отнюдь не идеальны… Выходит, твоя Юна — просто певица? А так и не скажешь.

— Нет, хальмони, она не просто певица. Она успешный композитор, талантливый музыкант и знаменитый айдол. А я всего лишь её персональный менеджер.

— Вот оно как. Однако, погоди… Ты ведь старше Юны на несколько лет, так?

— Да. Но знаешь, хальмони, иногда мне кажется, что я намного её младше. Она знает и умеет столько всего… Она песни сочиняет, она пишет книги и стихи… Она зарабатывает для агентства очень-очень большие деньги, её знает вся Корея… Ну, почти вся, — поправилась ЁнЭ, вспомнив, где сейчас находится. — Её знают даже в других странах. Поэтому, если честно, то из нас двоих она самая главная и самая важная. Меня можно заменить, а её нет. Второй такой ЮнМи просто не найти. Ты видела её глаза? Это ведь не линзы. Говорят, что такими глазами её сама Гуань Инь наградила за то, что Юна спасла в прошлом году от самоубийства многих школьников, которые не смогли хорошо сдать Сунын.

— Я слышала эту историю. Значит, у нас гостит посланница богини?

— Ну сама-то Юна это всегда отрицает, — хмыкнула ЁнЭ. — И когда мы с ней болтаем о каких-нибудь глупостях или едим рамён в обеденный перерыв, я тоже не наблюдаю в ней ни капли божественности. Обычная девушка… Только очень талантливая.

Хальмони задумалась, Серёга понял это по затянувшемуся молчанию. Подслушивать было неловко, и он бы давно ушёл, но как назло полы в этом коридоре были на редкость скрипучими, и вздумай он даже тихонько попятиться, рассохшиеся доски тотчас выдали бы его. Пришлось так и стоять, замерев в неудобной позе.

— Говоришь, тебя можно заменить? — спросила хальмони после небольшой паузы. — А ты не боишься, что однажды так и произойдет? Важные люди часто меняют свою прислугу.

— Нет, хальмони, не боюсь. Во-первых, я не прислуга, а, скорее, помощница. А во-вторых, мы подруги. И я надеюсь, что таковыми и останемся. Даже если я вдруг почему-то перестану быть её менеджером. Ты знаешь, в прошлом году случилось так, что Юна поругалась с президентом агентства, господином Ли СанХёном — да-да, она и на такое способна, — и он в сердцах её выгнал, вместе со мной. Потом, правда, быстренько опомнился и принял её назад. А меня не принял. Сказал, мол, не справилась, поэтому больше не нужна. А ЮнМи тогда просто взяла меня на ту же работу, но уже, как личного менеджера, и зарплату стала платить из своих денег. Понимаешь, другая на её месте опустила бы руки, сказала бы, ну, извини, ты видишь, я ничем не могу тебе помочь. А она билась за меня, как лев, и не побоялась пойти против воли начальника. Вот такие мы подруги.

— Ты ещё очень молода, ЁнЭ-ян, и, возможно, не знаешь, что как раз подруги зачастую и предают… Нет-нет, я ни на что не намекаю, твоя ЮнМи — хороший человек и она мне очень понравилась… Но я всё же беспокоюсь о твоём будущем, понимаешь?

— Я понимаю, хальмони. Спасибо, что так заботишься обо мне… На самом деле я очень счастливый человек и моё счастье в том, что я работаю рядом с Юной. Мне повезло, и, знаешь, я ужасно боюсь, что моё везение однажды кончится.

— ЁнЭ, я сейчас задам тебе очень неудобный вопрос, и ты прости меня, пожалуйста, за него, но я не могу не спросить… У вас с ЮнМи ничего ТАКОГО нет?

Ну вот, огорчился Сёрёга, так и знал, что рано или поздно розовая тема всплывёт. Однако кто бы мог предположить, что первой об этом спросит живущая в горной деревне прабабушка.

— Ну что ты, хальмони, — рассмеялась ЁнЭ. — Вот уж чего нет, того нет. Мы с ней нормальные девушки. Она даже грозится подобрать мне в мужья какого-нибудь богатого оппу, говорит, как только подвернётся подходящий, сразу его для меня захомутает. Шутит, конечно.

На кухне что-то загремело, кто-то засмеялся, и Серёга поспешно воспользовался этим шумом, чтобы исчезнуть с места невольного преступления.

* * *

— На недельку до второго я в Ан-Джонг приеду снова, и у вас в корейских скалах будет личный скалолаз, — пропела ЮнМи по-русски. — Ты, конечно, не знаешь, но в России тоже есть похожие деревни. Они обычно расположены где-нибудь в глухой тайге, далеко от городов. Там людей, которые примерно так же живут, называют староверами. Они тоже не сильно жалуют современные достижения, особенно телевизор, держатся обособленно, строго соблюдают свои обычаи и не слишком рады приезжим. Корея, конечно, по сравнению с Россией очень маленькая, и совсем уже глухих мест