– Вот дура-то! Кого прощать-то? Ее или тебя? Ты всегда в приличном политическом виде, а она – дура. Бить ее? Жалко. Да и смысла нет. Вовсе сдуреет. Стремнина бушует – поставь плотину – выпрет на займище. Проветрилась, ну и слава Богу.

Под местоимением «ее», «она» был сокрыт некий бес души Анфисы Семеновны.

В мать удалась Агния. Такая же кареокая, статная, влюбчивая и беспокойная.

А ночь легла светлая да теплая.

Лучистая россыпь звезд усеяла небо от горизонта до горизонта, сияюще-пыльный Млечный Путь высветлился, слабо мерцая далекими, неведомыми мирами. И все окрест – и это алмазное небо, таящее вечные загадки, Млечный Путь над синь-тайгою, и сама тайга, как бы притихшая и онемелая, пахучие дымы деревенских изб, большак стороны Предивной, лунные тени через всю улицу – все будто слилось в единую гармонию, призывая живых к миру и отдохновению.

Агния любила вешние ночи, они возбуждали ее, взбадривали, и она, бывало, часами любовалась небом и синь-тайгою, прежде чем расстаться с днем уходящим и встретить день грядущий.

Но сегодня ночь легла особенная…

Из мертвых воскрес Демид – ее тревожная и несчастная любовь, замылось что-то в сердце или сама Агния постарела, но она давно уже не видела Демида во сне и вдруг нежданно встретилась с ним наяву.

В пойме Малтата собирался туман, как мыльная пена в корыте. Султаны прибрежных елей торчали из тумана, как вехи узловатой дороги, ведущей из глухомани на енисейские просторы.

А южный шалый ветерок, взбивая седые кудри тумана, летит к Белой Елани, попуткою тревожа черный тополь, будто хочет оживить великана, отчего тополь шуршит и скрежещет своими стариковскими, высохшими сучьями.

Луна только что взошла над Белой Еланью – среброликая, круглая, как дно цинкового ведра, отбелив правую сторону улицы и притемнив левую; от левой к правой дремотно-тихо лежали уродливые тени домов, заборов из жердей и заплотов из плах, частокол пятнил почернелый снег. У конторы леспромхоза сверкали в лунном свете лобастые лесовозы, еще новые, не разбитые по таежному бездорожью. И, как некстати, от конторы леспромхоза в улицу вышла Анисья Головня вся в черном. Сперва она не заметила Агнию и направилась в ту же сторону, на конец большака – к Боровиковым, наверное! Заслышав шаги, она оглянулась и остановилась. У Агнии враз отяжелели ноги, но она упрямо приблизилась к Анисье. Глаза их сцепились в немом поединке.

– Агния? – робко прозвучал голос Анисьи.

– Что так посмотрела на меня, будто смолой окатила? – зло спросила Агния, хотя сама уставилась на Анисью с нескрываемой ненавистью.

Для Агнии Анисья была сама Головешиха, с той только разницей, что мать Головешиха – отцвела, оттопала и вылиняла, как старая гусыня, а доченька – в силе девичества; кому не вскружит голову, если захочет. Правда, про Анисью говорили, что она ни с кем не вяжет узлов; живет замкнуто, сдержанно, у всех на виду и, мало того, пользуется большим уважением у приезжих украинцев, добывающих лес, чтобы застроить выжженные войною хутора и села Украины.

– Да нет, обыкновенно смотрю, – растерянно ответила Анисья и ни с того ни с сего сообщила: – Хотела уехать на лесоучасток, а никого из наших нет. А тут еще в тайге туман собрался. И дом на замке. Мать куда – то ушла.

– Знаю я ваши с Головешихой туманы, – выпалила Агния. – Всю жизнь топчетесь в тумане, когда вы только выберетесь на свет! – И язвительно спросила: – Говорят, будто ты Демида спасла от волков? Вот, однако, радости-то было у вас при встрече!.. Как в кино. Хоть бы со стороны посмотреть. Помню, ты и девчонкой льнула к нему. А теперь что-то поостыла, вижу. Никаких слухов про тебя. Силу копишь, что ли? Или орла высматриваешь? Да ведь Демид, скажу тебе, далеко не орел!.. С ним и без тебя Головешиха управится. Или на пару веселее?

И захохотала – чуждо, нехорошо, грязно.

Лицо Анисьи в лунном свете казалось страшно бледным, неподвижным, словно вылепленным из алебастра. Светились только чернущие глаза, как у цыганки. Точь-в-точь Головешихины!

– Ладно, я тебе отвечу, Агния! – И, глубоко вздохнув, Анисья зябко перемяла плечами, будто продрогла. – Отвечу без зла…

Но она не могла ответить без зла. Она с трудом подбирала слова, глядя прямо в лицо Агнии:

– Я тебе отвечу, Агния!.. Постараюсь ответить так, чтобы ты запомнила мои слова на всю жизнь. Да! На всю жизнь. Ты меня больно ударила. Очень больно. Не первый раз меня бьют вот так, ни за что ни про что. Но я не о том. Да, я льнула к Демиду девчонкой! А что тут стыдного? Если бы тебя, как меня, рвали всю жизнь за руки: мать – в одну сторону, отец – в другую. Один – в небо, другая живьем в землю! Ты бы тоже, может, придумала бы свою какую-то особенную любовь и готова была бы вспыхнуть и сгореть за одно-единственное ласковое слово: «Уголек!»

Помню, как бежала к нему на лесосплав, когда отца арестовали. Мне было страшно. Очень страшно! Я еще ничего не понимала и ни в чем не разбиралась. Слышала – Демида возьмут, как и моего отца. И я бежала к нему, чтобы спасти его. Только бы успеть! Только бы успеть! Это было самое страшное для меня – не успеть! И я успела, Агния. Не ты, а я! А где же была ты в то время со своей любовью? Разве ты не чувствовала, что кругом творится неладное? Где было твое сердце и любовь твоя взрослая, а не моя девчоночья? Ты была не девочка! Не-ет! Если бы ты его любила – не проморгала бы, скажу. И сегодня я спасла Демида от волков. И я рада, рада, понимаешь?! Не ты, а я спасла. Только почему опять не ты, а я?

Агния задохлась от злости.

– Молчишь? Или нечего сказать? Ладно, Агния, слушай: если ты спешишь к Демиду – иди же, иди скорее! Сейчас иди. Не завтра, а сейчас. Спеши к нему, когда он совсем-совсем один и такой прихлопнутый! Не завтра, когда он выпрямится, а сегодня. У тебя же Полюшка! Демидова Полюшка! Да я не верю, что ты спешишь к Демиду. Ты бы давно была там. Что же ты не с ним? В такой час не с ним?

– Не твоего ума дело! – вспылила Агния, готовая вцепиться Анисье в кудряшки волос, вьющиеся по бледным щекам. – Там, где вы с мамашей напетляли, – живая трава не растет. Головешихи вы проклятые! Ненавижу вас! Обеих ненавижу!

Анисья нашла в себе силы сдержаться:

– Ладно, вали все на двух Головешек! Только скажу тебе, хоть ты и партийная, а в людях ты нисколечко не разбираешься. Просто баба, и все тут! Пусть я проклятая Головешиха, но я тебя вижу насквозь. Степана ты ждешь – Героя Советского Союза, вот что. И к Демиду тебя тянет, да вот как со Степаном-то быть? Он не чета Демиду! Он-то справился бы с двумя волками без всякого ружья. А Демид позвал на помощь. Ползал по снегу, босый, весь всклоченный, жалкий!.. Не герой!.. Да. Просто обыкновенный человек, которому не повезло в жизни!.. Вот ты и злишься: и этого жалко, и того бы не упустить. Только скажу: за двумя зайцами не гонись – ни одного не поймаешь!

Агния вздрогнула и чуть отступила, будто Анисья плюнула ей в лицо.