Во двор заходил затаив дыхание в предвкушении радостной истерики. Неужели всё кончилось? Сейчас обниму Петровича и доктора, Гордеев взыскательно спросит, где меня столько времени носило, и вызовет по рации вертолёт…

В усадьбе было пусто.

Двор занесён снегом, почти по пояс, никаких следов не видно. Сугроб, в котором мы барахтались после бани накануне Хаоса, превратился в курган.

В доме всё было перевёрнуто вверх дном. Повсюду в беспорядке валялись вещи, посуда, мебель, матрацы и подушки были вспороты и выпотрошены — похоже, здесь что-то долго и упорно искали.

Интересно — что? Да, ещё интересно, нашли или нет. Но это уже во вторую очередь, как следствие первого интереса.

Крови нигде не было, и это несколько утешало. Можно предположить, что соратники мои живы и просто куда-то удрали, а вот этот беспорядок кто-то устроил уже в их отсутствие.

Я обошел каждое помещение, исследовал метр за метром в поисках каких-то следов и деталей, могущих рассказать мне, что здесь произошло и куда делись мои товарищи.

Увы, всё тщетно. Не было никаких следов, никто не потрудился намекнуть мне, что делать, куда бежать, как, вообще, жить дальше.

Впрочем, один намёк всё же был (если только это намёк), но я его не понял.

В «моей» спальне, которую мне так и не довелось обжить, на детском мольберте было нацарапано плохим мелком, почерком доктора:

«…a propos: 2509…»

Впрочем, доктора ли это почерк, не поручусь, я был так расстроен, что плохо соображал и не мог надеяться на адекватность восприятия.

Ну вот, собственно, и всё…

Что теперь делать?

Я вдруг почувствовал себя смертельно уставшим, одиноким, брошенным и забытым. Да, я успел обзавестись новыми друзьями, но они сейчас далеко, в центре города. А я здесь, на безлюдной окраине, в выпотрошенной и занесённой снегом усадьбе, один-одинёшенек. И по большому счёту, все они, и Нинель и Иван в том числе, без меня прекрасно обойдутся. У них своя жизнь, если я сейчас безвозвратно сгину, они наверняка решат: «Ага, наконец-то у него всё получилось и он удрал из Города…»

И вот когда я об этом подумал, мне вдруг остро, до сердечной боли и рези в желудке, захотелось немедля удрать из этого проклятого Города. Я даже ни секунды не колебался, что мне делать теперь: вернуться обратно или двигаться к выезду из города, для меня это было совершенно ясно.

Выезд рядом, в каких-нибудь двадцати минутах ходьбы. А если отправлюсь обратно, домой приду уже в сумерках. Ну и какой в этом смысл? Чтобы завтра, взвесив всё и обсудив с домашними, в четвёртый раз топать всё тем же маршрутом?!

Решено, я отправляюсь к выезду из города. Буду ждать там, когда кто-нибудь поедет в областной центр на чём-то вроде вездехода или трактора и подберёт меня.

Если же ничего не будет (не факт, что здесь остались рабочие тракторы и вездеходы), я вернусь сюда, переночую, а завтра с рассветом отправлюсь на лыжах в областной центр. Надо будет только запастись некоторыми приспособлениями для ночёвки в снегу, поскольку за день до областного центра я не доберусь однозначно. Но это не беда, я бывалый турист, справлюсь.

— Спасибо за гостеприимство, Виктор Иваныч, — я раскланялся на все четыре стороны, словно тут была толпа народа — и мне даже не пришло на ум, что это такой прозрачный намёк на крадущуюся за мной по пятам шизофрению. — Дамы… Джентльмены… Всем спасибо, всё прекрасно, настойка, наливка — просто блеск! И вообще, с вами было очень хорошо. Но мне пора домой. Что-то я у вас тут загостился…

* * *

Когда шёл до выезда, гадал, сколько придётся ждать попутного транспорта. Десять минут, полчаса, час, два? Решил, что если транспорта не будет совсем, надо будет возвращаться в «явку» до первых лучей заката, чтобы успеть засветло подготовиться к завтрашнему эпическому походу и расположиться на ночь. А то шарахаться по ночи с лучиной как-то нехорошо. Небезопасно.

Подберут меня или нет, это ещё бабушка надвое сказал, а вот транспорта дожидаться не пришлось: ещё издали заметил, что на выездном круге скопилась изрядная массовка.

У брошенного поста ГИБДД стояла колонна из семи мощных внедорожников с цепями на колёсах. Среди личного состава наблюдалось чёткое разделение по ролям в команде: перед головной машиной толпился с десяток мужчин, а возле замыкающей кучковались женщины. Почти во всех машинах виднелись дети, с любопытством глазеющие по сторонам, но, по-видимому, на улицу их не выпускали.

Сначала я оценил возможности колонны скептически. Внедорожники, цепи на колёсах, это, конечно, здорово, но снега повсюду намело по колено, а то и по пояс, тут без бульдозера не пробьёшься.

По мере приближения, однако, удалось рассмотреть трассу получше, и я пришел к выводу, что не всё так безнадёжно, как казалось издали.

Трасса качественная, хорошо поднята над общим уровнем, пролегает по степи, в зоне высокой ветряной активности. Значительных лесных массивов здесь нет, только небольшие колки. На том участке, который можно было рассмотреть от круга, было почти чисто, на значительном протяжении даже асфальт виднелся. Правда, в некоторых местах намело сугробы по колено, а кое-где, в ложбинах, и по грудь, пожалуй, но такие перемёты можно объехать по выветренным обочинам или потихоньку пробить колею накатом, если не особенно широкие.

В общем, на первый взгляд, ехать можно. Почему, в таком случае, колонна стоит, чего ждут?

Добравшись до замыкающей машины, я приветливо поздоровался с женщинами и спросил, кто здесь старший.

Женщины уставились на меня с любопытством, но не отторгли: ответили на приветствие, сказали, что старшего зовут Павел Андреевич, и угадать его будет нетрудно:

— Да вон тот, который больше всех выступает.

— Не выступает, а руководит, — не согласилась с формулировкой пожилая дама, очевидно, имеющая какое-то отношение к вышепоименованному Павлу Андреевичу. — И вообще, скажите спасибо, что мы вас позвали! Без нас вы бы совсем пропали…

Мужчины выглядели угрюмыми и озабоченными. Двое напряжённо спорили, остальные слушали спор и дружно смотрели в сторону холма, на который взбиралась убегающая вдаль трасса.

Ага, я помню этот холмик. С него я впервые увидели Город.

Вернее, не собственно Город, а тёмное пятно в тревожном зареве заката, усеянное тысячами огоньков. А собственно Город, когда я его увидел при дневном свете, уже был во власти Хаоса.

Я подошёл поближе, деликатно откашлялся, и тут меня заметили.

— У него оружие! — нервно воскликнул кто-то.

Толпа колыхнулась, и на меня уставились зрачки трёх стволов.

Негусто, на такую-то ораву.

— Мне по штату положено, — уверенно заявил я. — Я из Московской комиссии.

— Что за комиссия? — живо уточнил один из спорщиков — низенький круглый толстун лет пятидесяти, в шикарном пуховике с меховой оторочкой.