усмешки, сердитые восклицания: «Достанется ли нам победа? А кому же она достанется?»

– Ты, кажется, хотел дать нам совет? – прищурясь, напомнил Мифридат.

– Да. И совет мой такой, – ответил Мемнон, – не вступать в сражение с Александром: нам тут нечего ждать победы. Если они проиграют – неудачное нападение, вот и вся их потеря. А если мы проиграем – мы потеряем страну.

– О! Что он говорит?!

– Так он же эллин!

– Пехота македонян сильнее персидской, – не смущаясь злых выкриков, продолжал Мемнон, – и они вдвое опасны, потому что идут в битву под начальством своего царя. А в персидском войске царь отсутствует.

– Еще что! Он хочет, чтобы сам великий царь Дарий беспокоился из-за какого-то жалкого отряда македонян!

– Мемнон не уважает великого царя Дария!

– Единственный выход – это избегать сражения, – холодно и твердо продолжал Мемнон. – Надо отходить вглубь страны и, уходя, оставлять за собой пустыню – вытаптывать конницей посевы, увозить хлеб, угонять скот, сжигать селения и города… Тогда Александр сам уйдет отсюда – ему нечем будет кормить войско.

Взрыв негодующих голосов заставил Мемнона замолчать.

– Уничтожать все? – в ярости набросился на него Арсит, правитель Фригии. – Вытаптывать посевы? Сжигать города? Да я первый не позволю, чтобы в моей сатрапии вытоптали хоть одну ниву, и никогда не допущу, чтобы у меня во Фригии сгорел хоть один дом!

Полководцы единодушно встали на сторону Арсита. Мемнон – эллин, можно ли ему доверять? Он просто хочет затянуть войну, чтобы как можно дольше получать от царя Дария почести и награды: он же наемник!

Нет, персидские военачальники достаточно проницательны. Они не примут совета Мемнона.

Они поступят так, как и пристало полководцам великой державы: дадут бой и сразу покончат с Александром. Именно так они и сделают!

Мемнон ушел рассерженный. Да, он лишь наемник. Он не имеет права приказывать, он только может выполнять приказы тех, кто платит ему деньги, – приказы военачальников великого персидского царя, который так же ничего не смыслит в военных делах, как и его стратеги.

«„Пусть идет!“ – саркастически усмехнулся Мемнон, покачивая головой. – Эх, тупые ваши мозги! Он-то идет, и придет прежде, чем вы соберетесь его встретить».

Ворча и бранясь себе в бороду, Мемнон угрюмо, тяжелым шагом прошел вдоль костров своего лагеря. Исподлобья кидал он взгляды на стрелков и гоплитов, нищих, лишенных родины людей, у которых нет ничего – ни земли, ни пристанища, ни крыши над головой. Даже семьи свои, жен и детей, они возят за собой в обозах. Все их богатство – меч, да копье, да неверная судьба воина, каждый день рискующего жизнью.

И не за родину рискуют жизнью, не за родную землю, а за плату наемника, жалкую плату. Дерутся, с кем прикажут, зачастую с людьми своего же племени… Впрочем, кто из них помнит свое племя? И разве он сам, Мемнон, не такой же наемник, как все они?

Мемнон резко поднял голову, синие глаза его блеснули. Нет, не такой же. Теперь-то не такой же, когда Македонянин захватил высшую власть в Элладе. Хотя Мемнон, начальник отряда наемников, уже давно скитается по разным странам со своим буйным и отважным войском, он все-таки – эллин.

Ах, если бы персы дали ему командовать персидским войском, он бы знал, как справиться с Македонянином! Но разве персидские правители – сатрапы – поступятся своей вельможной спесью и разве поверят, разве поймут, что ему, эллину, цари Македонии еще ненавистней, чем им, персам!

План Мемнона на военном совете не принят. Значит, надо готовиться к сражению, чтобы «сразу убить Александра и на этом закончить войну».

Вернувшись в свой шатер, он велел позвать сыновей. Юноши явились тотчас, один за другим, оба в длинных персидских одеждах, стройные, с широким разворотом плеч. И совсем юные, как птенцы, которые только что вылетели из гнезда, но которым кажется, что они совсем уже взрослые птицы, что они все могут и что весь мир создан именно для них. Они молча стояли перед отцом и ждали, что он им скажет.

Мемнон, задумавшись, глядел на них. Что принесет им завтрашний день? Это его дети, дети любимой жены, кроткой и прекрасной Барсины, которая сейчас ждала его в Зелее. Такие же темные, затененные длинными ресницами глаза, такие же продолговатые, с нежным овалом лица… Знает ли Барсина, что завтра он поведет ее детей в тяжелый, очень тяжелый бой? Знает. Она всегда все знает – такое чуткое у нее сердце.

Мемнон неслышно вздохнул.

– Завтра наденьте полное снаряжение, – сказал он. – Обязательно.

– Отец, – старший, ему не было и семнадцати, выступил вперед, – да нам и воевать-то не придется. Македоняне убегут, как только увидят нашу армию!

– В доспехах тяжело будет догонять их! – улыбнулся младший.

– Делайте, как я приказал, – сурово ответил отец. – Воевать нам придется. Уж об этом-то Александр позаботится. А догонять? До сих пор во всех сражениях в Элладе догонял только он.

Сыновья вспыхнули, схватились за мечи.

– Уж не думаешь ли ты, что мы способны бежать с поля битвы?

– Нет, не думаю. Но приказываю: наденьте доспехи и будьте готовы встретить опасного врага. Очень опасного. Идите!

Юноши переглянулись, поклонились отцу и вышли. Полы шатра закрылись за ними.

– Старею, – проворчал Мемнон, – предчувствия, тоска… – И, закрыв глаза, мысленно попросил Барсину: «Помолись за нас, Барсина! Молитвы жен и матерей доходят до всех богов!»

Граник

Река Граник, которой было суждено остаться навсегда в человеческой памяти, невелика. Зарождаясь в вершинах горы Ида, она с игрой, с шумом и блеском сбегает в узкую прибрежную долину. Здесь она становится спокойнее, глубже, не торопясь пересекает побережье и впадает в синие воды Пропонтиды.

За Граником начиналось ущелье, горный проход, ворота в царство Дария. К этим воротам и вел скорым маршем свое войско Александр.

Александр торопился, стремясь перейти Граник, пока персы не догадались закрыть проход. Он ехал во главе конного отряда этеров, своих телохранителей – знатных македонян, которые всегда дрались в бою рядом с ним. Конница этеров шла под командой Филоты, сына Пармениона.

Следом двигалось войско. Мчались отряды всадников – конницы македонская и фессалийская. Всадники были в шлемах, в панцирях, с копьями, с мечами при бедре. Ровным шагом шли пешие тяжеловооруженные войска – педзэтеры. Это почетное название царь Филипп дал своим македонским фалангам; лес длинных копий – сарис – покачивался над их шлемами, под их тяжкой поступью гудела земля. Шли гипасписты – более легкая пехота и более подвижная, чем фаланги, связующее звено в бою между нападающей конницей и фалангой. Гипасписты шли под командой