Бывалые туристы отправились дальше, в Помпеи, где Ева снимала на пленку развалины, статуи и фрески. Они забирались на Везувий, заглядывали в кратер вулкана, не забывая позировать перед объективом. На Капри они остановились в отеле «Бельведер», в Равенне Ева снова проводила съемки, в Венеции тоже: в этот раз на мосту Вздохов. Ева снимала с неудержимой жадностью: ресторанчики, кофейни, бассейны, скалы и лодки, соломенные шляпы, просящих милостыню детей — все. «Сейчас вы увидите настоящую Италию!» — говорил Гитлер, когда гости усаживались смотреть любительские фильмы Евы на экране домашнего кинотеатра в Оберзальцберге. Для Евы эти съемки означали больше, чем просто «А это я на отдыхе». Они символизировали ее стремление работать когда-нибудь в мире кино… если не актрисой, то, может быть, режиссером. Надежды и иллюзии помогали ей жить.

Когда две недели спустя Ева и ее сопровождающие вернулись в Бергхоф, кто-то заснял, как Гитлер встречает их. Это не могла быть Ева, так как на пленке он бесстрастно пожимает ей руку. Она красуется в новой норковой шубке длиной в три четверти, а Гретль — в роскошном меховом жакете. Когда он ушел в дом, дамы уселись на балюстраду, чтобы похвастаться новыми итальянскими туфельками ручной работы, кокетливо скрестив ножки. Подобных предметов роскоши ни одна из них не могла бы себе позволить сама. Щедрость Гитлера в ком угодно заглушала голос совести.

Он был щедр ко всем своим близким. Его завещание, составленное 2 мая 1938 года, признает первостепенную роль Евы в его жизни. Важно, что она является первым лицом, упомянутым в списке его наследников: «а) Фрейлейн Еве Браун из Мюнхена пожизненное ежемесячное содержание в 1000 марок, то есть 12 000 марок в год». Не сумма (щедрая вполне, но не чрезмерно), а ее место во главе списка говорит за себя. Столько же он оставил своим сестрам Ангеле (которая теперь жила в Дрездене) и Пауле (все еще в Вене), а старшему сводному брату Алоису назначил единовременную выплату в 60 000 марок. Касательно его служащих, интересен выбор лиц, которым он оставил деньги. Его мюнхенская экономка Анна Винтер получала по завещанию 150 марок в месяц пожизненного содержания. Его «старому другу» Юлиусу Шаубу — личному адъютанту на протяжении многих лет — полагалась единовременная выплата в размере 10 000 марок, а также по 500 марок в месяц до конца жизни. Карл Краузе, его денщик, заслужил пожизненную ежемесячную пенсию в 100 марок. Но ни словом не упомянуты закадычные приятели, воображавшие, что они на особом счету — такие, как Гофман и Аман, — не говоря уже о мошенниках Бормане и Гиммлере. Видимо, он счел, что они сами прекрасно смогут о себе позаботиться. И самое главное: в последнем пункте Гитлер распорядился, чтобы «содержимое комнаты в моей мюнхенской квартире, которую когда-то занимала моя племянница Гели Раубаль, было передано моей сестре Ангеле (ее матери)». Комната хранила душераздирающие воспоминания, и он не мог допустить, чтобы вещи остались без присмотра. Маловероятно, что Ева видела завещание, но если бы она пережила Гитлера, то упоминание о Гели больно задело бы ее, о чем он, конечно, знал. Пусть она была первой в его списке, но последняя мысль Гитлера устремлялась к Гели.

Тем не менее со временем Ева становилась все более необходима ему. На это указывает и его вечное беспокойство о ней: ворчание, что она, мол, должна водить машину помедленнее, кататься на лыжах поосторожнее. Что шло вразрез с ее беспечной натурой и страстью к энергичным упражнениям. «Когда она уезжала кататься на лыжах и не возвращалась до темноты, он страшно переживал», — вспоминает Альберт Шпеер в своих мемуарах. Похоже, Гитлер, сам того не замечая, глубоко привязался к «мюнхенской девочке», с которой был столь пренебрежителен: привык к ней не только в сексуальном, но и в эмоциональном отношении. Это должно было стать полной неожиданностью для человека, стремившегося быть самодостаточным, недосягаемым, богоподобным. Для человека, якобы равнодушного к чарам отдельной женщины, зато купающегося в обожании миллионов.

По прошествии трех лет с приезда Евы порядки в Бергхофе прочно закрепились, и определился круг завсегдатаев. На официальном групповом снимке, сделанном в новогоднюю ночь в преддверии 1939 года, выстроились самые близкие Гитлеру люди, кому он доверял, с кем мог расслабиться.

Они роскошно одеты, но, несмотря на вечерние наряды, а может быть, именно из-за них, улыбки выглядят натянуто, совсем не как у друзей, собравшихся вместе на праздник. Сидящий посередине Гитлер мрачнее всех. Учитывая немецкую озабоченность старшинством и иерархией (даже композиция ежегодных школьных фотографий организована по этому принципу), можно с уверенностью сказать, что расположение лиц на данном новогоднем снимке показательно. Итак, первый ряд: Генрих Гофман, Гретль Браун, доктор Тео Морелль, Ильзе Браун, Филлип Булер (глава канцелярии по делам партии), Герда Борман, Гитлер, Ева Браун, Мартин Борман, Анни Брандт. Во втором ряду стоят Криста Шрёдер, Герда Дарановски, Альберт и Маргрет Шпеер, Ханни Морелль и несколько неизвестных. В третьем, заднем ряду: Макс Вюнше, некто похожий на Альберта Бормана, брата более знаменитого Мартина, Якоб Берлин (финансовый директор «Даймлер-Бенц»), фрау Эссер (жена Германа Эссера, старого мюнхенского друга), господин Тейссен, генерал Рудольф Шмундт (адъютант Гитлера в вермахте), Марион Шёнман (подруга Евы и жена Тейссена), доктор Карл Брандт и Кристиан Вебер (крейслейтер, то есть руководитель партийной организации Мюнхена).

Их расположение подсказывает несколько выводов. Например, доктор Морелль находится в первом ряду, а доктор Брандт — в последнем. Это говорит о том, что Гитлер предпочитал своего скользкого шарлатана компетентному и надежному врачу. Из высокопоставленных нацистов самыми близкими Гитлеру являлись, несомненно, Борман и Шпеер. (А где же Геринг? Он, надо думать, пришел в ярость оттого, что его не пригласили на новогодний прием фюрера.) Снимок доказывает, что секретарши действительно были «членами семьи». Здесь присутствуют и прелестная Гёрда Дарановски, и старший секретарь Гитлера Криста Шрёдер, хотя они наверняка предпочли бы провести этот вечер дома с родными. Не обделены вниманием и четыре из самых дорогих Еве женщин, причем обе ее сестры — в первом ряду. (В высшей степени странно, что Ильзе приехала в Бергхоф.) Ее родителей не было, возможно, потому, что она провела с ними в Мюнхене предыдущее Рождество — еще одно указание на то, что семейные связи наладились. Марион Шёнман, теперь уже фрау Тейссен, приехала, но Герты Шнайдер нет — видимо, она осталась дома с восьмимесячным малышом. Другая подруга, Софи Шторк, сияет лучезарной улыбкой среди бесстрастных лиц в заднем ряду. И, самое главное, Ева занимает почетное место прямо рядом с Гитлером. Принимая во внимание бесконечные подпольные интриги ради высокого положения, это немалое достижение. Ее завоевание «Горы», длившееся чуть больше двух лет, увенчалось успехом.

В 1938 году уверенное продвижение нацистов к господству над Европой стало принимать явно угрожающие масштабы. Планы Гитлера созревали, и в течение пяти месяцев после завоевания Чехословакии велась подготовка к присоединению Австрии. Австрийский лидер Карл фон Шушнигг посетил Гитлера в Берхтесгадене 12 февраля и под влиянием угроз согласился, помимо прочих уступок, на иностранный контроль над своим кабинетом. Это не имело значения… 11 марта Шушнигг все равно вынужден был подать в отставку. 13 марта 1938 года Гитлер провозгласил Anschluss (аннексию) Австрии, а 14 марта прибыл в Вену. Несметные толпы приветствовали его восторженным ликованием. Ева тоже поехала любоваться его триумфом. Они провели ночь вместе в отеле «Империаль», пусть не в одной комнате, но ее номер располагался напротив его апартаментов. Роль дуэний при ней выполняли мать и Герта. Каким-то образом ее присутствие удалось скрыть от всех, включая советников Гитлера. Однако тот факт, что он хотел видеть ее рядом с собой в столь знаменательный момент, говорит о безусловном признании ее статуса.