Господин Готлиб вздрогнул и пробормотал:

— Клянусь Господом, он сошел с ума.

От того, что произошло потом, легко можно было впасть в оторопь. Господин Юри, еще минуту назад трезвый как стеклышко, вдруг оказался в стельку пьян. Он повис на двери вагона, чуть не вываливаясь наружу, окинул осоловелым взглядом перрон и заорал на всю платформу:

— Эй, вы, а ну иди сюды! У мене тут суверен со всем его семейством.

Тесс похолодела. Господин Готлиб тихо ойкнул и сполз по стене. В двери вагона всунулось несколько бородатых рож в картузах с лентой народного патруля.

— Ма-а-а-аладцы, — пьяно протянул господин Юри и полез к ближайшему с поцелуями.

Тот сурово отстранился и строгим тоном спросил:

— Ты орал?

— Я, — гордо заявил господин Юри.

— И где твой суверен?

— А вон, — и Молчун ткнул пальцем в господина Готлиба.

«Соратники» переглянулись, трое торопливо влезли в вагон и подошли к лежащему без сознания антрепренеру. Несколько мгновений они внимательно разглядывали его, потом один, видимо старший, повернулся к повалившемуся у двери господину Юри.

— Это суверен?

Господин Юри гордо кивнул.

— Точно. Сущий суверен. Совсем житья от него нету. Говорят, вы их всех стреляете, стрельните и энтого, святым кругом вас прошу. Своих полосатых тварей, — он кивнул на зебру, которая, как еще не оправившаяся от болезни, ехала в вагоне вместе с людьми, — кормит ну прям на убой, а работному человеку, — тут он вполне натурально всхлипнул, — и закусить ничего нетути. — И Молчун дрожащими руками горького пьяницы приставил к губам горлышко бутыли.

— Тьфу, черт! Пьянь проклятая, — выругался старший.

— Эй, старшой, нашли кого? — спросили снаружи.

Старший не ответил, только зло мотнул головой остальным и, подойдя к двери, спрыгнул на перрон, прежде наподдав господину Юри по крестцу. Тот взвыл и начал ругаться.

Два часа подряд, пока поезд стоял на станции, господин Юри сидел в проеме двери в обнимку с бутылью и приставал ко всем сновавшим вдоль поезда солдатам, прося их «стрельнуть» его хозяина, который «ну прямо сущий суверен». Но от него только отмахивались. Между тем весь остальной поезд перетряхивали не просто основательно, а прямо-таки с небывалым рвением. Однако все имеет свой конец. Через пятнадцать минут после того, как большие вокзальные часы пробили полдень, к поезду наконец подогнали паровоз и они тронулись в путь.

Как только станция скрылась из виду, господин Готлиб вскочил на ноги и с визгом накинулся на господина Юри.

— Ви понимайт, что ви делать?! Они же могли всех нас расстреляйт! Ви просто сумасшедший! Я отказываюсь дальше помогать вам! Я требую…

— Замолчите.

В тоне, каким это было сказано, было что-то такое, от чего антрепренер мгновенно умолк. Лицо господина Юри смягчилось.

— Вам бы следовало заметить, что наш вагон — ЕДИНСТВЕННЫЙ из всего состава, который практически вообще не подвергся досмотру. — Он пристально посмотрел на антрепренера, словно проверяя, дошло ли это до него, и жестким тоном добавил: — Если вы можете предложить другой вариант, который ГАРАНТИРОВАННО позволит достигнуть подобных результатов, то в следующий раз я сначала испрошу вашего совета, а потом буду действовать… Ну же, я жду!

Господин Готлиб, дергая кадыком, пытался вытереть вспотевший лоб трясущимися руками, но у него ничего не получалось. И платок, и рубашка были насквозь мокрые от пота. Он всхлипнул и, махнув рукой, убрался к себе в угол. Молчун проводил его спокойным взглядом и отвернулся.

День прошел спокойно. Поезд останавливался еще на нескольких полустанках, но в общем шел довольно ходко. На каждом полустанке господин Юри усаживался в проеме двери с неизменной бутылкой и что-то орал, изображая из себя пьяного, однако трюка с сувереном больше не повторял. Правда, и поезд больше нигде не подвергался такому тщательному досмотру.

Ночью Тесс лежала на матрасе и смотрела в потолок. Сквозь маленькое окошко вагона струился бледный свет, лунная дорожка пробегала по вагону, повторяя повороты поезда и освещая то круп зебры, то ящики с цирковым имуществом, то спящих людей, похожих в этом призрачном свете на какие-то потусторонние существа или просто кучи тряпья, а Тесс думала о том, как разительно изменилась ее жизнь всего лишь за один год. В голове роились воспоминания прежней весны. Генерал-губернаторские скачки, коими, по традиции, открывалась череда светских раутов… Бал в Летнем саду… Выпуск в институте и благосклонная улыбка матушки, когда она рассматривала ее похвальные листы… Юный красавец кавалергард князь Усупов… Тесс зажмурила глаза, чтобы сдержать слезы. А потом ее мысли обратились к не столь далеким дням, и она понемногу успокоилась. В конце концов, если для встречи с НИМ необходимо было пройти через такие испытания, что ж, она абсолютно не жалеет об этом. С этой мыслью девушка уснула.

* * *

Несколько дней прошли без особых волнений. Мать с отцом подолгу беседовали с господином Юри. Тесс иногда садилась рядом и слушала, надеясь, что Молчун расскажет что-нибудь о князе, но тот очень неохотно отвечал на вопросы о себе и своих товарищах, причем говорил так уклончиво, что, несмотря на деликатность, с которой он это делал, всем становилось ясно, что спрашивать об этом не стоит. Все равно ясного ответа не будет. Зато он часто беседовал с отцом о положении в стране и о том, что следует делать. Вернее, по большей части говорил отец. Господин Юри слушал, попутно вычищая свой барабанник или аккуратно вырезая из дерева и затачивая какие-то деревянные палочки. Время от времени он задавал на первый взгляд малозначительные вопросы, после которых отец частенько бросал на него изумленный взгляд и надолго замолкал, погружаясь в раздумья. Тесс запомнилась одна из его парадоксальных фраз.

— Победить — не проблема. Проблема в том, что потом делать с этой победой.

От нечего делать она попросила Смиль, которая часами тренировалась в жонглировании, хватая и подбрасывая все, что ни попадет под руку: пустые бутылки, кружки, ножи, орехи, — показать ей, как это делается. Бойкая циркачка к вечеру второго дня уже привыкла к мысли, что едет в одном вагоне с царствующими особами. Впрочем, особы эти были как бы и не совсем царствующие, да и весь антураж никак не способствовал пиетету. Грязный товарный вагон с надписью «сорок человек, восемь лошадей», заваленный ящиками и тюками с цирковым имуществом, благоухающая Зуймина, зебра, пахучие катышки которой Смиль приходилось выносить на каждой станции, и принцесса… в поношеном цирковом трико, которая каждую ночь тихо сопит рядышком на своей половине драного матраса. Так что Смиль тут же сбегала в другой конец вагона и принесла несколько пожухлых картофелин.

— Начинать лучше с них, ваше высочество, — Тут она ойкнула, бросив быстрый взгляд на господина Юри, который категорически запретил произносить вслух любые титулы, но Тесс поняла, что это скорее была не оговорка, а осознанное прощупывание именно ее реакции.