В этом смысле интересно упомянуть неожиданный вывод, к которому пришел русский географ, этнограф и фольклорист Григорий Николаевич Потанин (1835–1920 гг.), изучая цикл былин о встрече и бое Ильи Муромца с богатырем-бахвальщиком, который в конечном счете оказывается его собственным сыном, носящим тотемное имя Сокольничек. По мнению исследователя, тот самый Жидовин-богатырь (то есть хазарин) по целому ряду косвенных признаков и есть неузнанный сын Ильи. На основании сопоставления различных текстов можно высказать предположение, что полюбовница Ильи Муромца и мать Сокольничка оказалась в хазарском плену либо будучи беременной, либо уже с грудным ребенком на руках. Сын вырос и был воспитан в хазарской среде как необузданный джигит с жестокой моралью степняка: он и отца пытался убить, даже когда узнал, кто одержал над ним победу, и родной матери голову срубил.

В связи с данным былинным сюжетом любопытно привести еще одно наблюдение. Добрыня – богатырь, почитаемый в Киеве, Илья же находится в постоянном конфликте с киевским князем. И главная причина этого, пожалуй, заключается в том, что по происхождению он не славянского, а русского племени. Родину Ильи одни исследователи связывают с Муромом, другие – с городом Моровийском, что на Черниговщине. В первом случае в нем следует видеть вятича, во втором – северянина. Эти племена были частью росов и в малой степени были затронуты славянской колонизацией. Илья Муромец побеждает нахвальщика в той ситуации, когда с ним не справился киевлянин Добрыня. Думается, что таким образом в былине был отражен тот факт, что именно вокруг вятичей-венетов консолидировалась военная оппозиция каганату и именно они составляли наиболее боеспособное «ядро», противостоявшее хазарам.

Но, помимо этой былины, есть еще один уникальный источник, рассказывающий о русско-хазарском противостоянии. Это… русские сказки.

…не могу предварительно не изъявить своей радости, что миновало то время, бесплодное для изучения народности, когда с иронией и даже презрением относились люди – впрочем, образованные – к наивным вымыслам и поэтическим суевериям народного воображения.

Ф.И. Буслаев

Кто из нас в детстве не читал сказки о богатырях? В то время мы не сомневались, что они повествуют о реальных событиях. Но так ли мы были неправы?

Волшебная сказка не так проста, как кажется. В ней естественно соединились и первобытные представления о видимом и потустороннем мире, и древние обряды, обычаи, и досказочные мифы. «Сказка не пустая складка; в ней, как и вообще во всех созданиях целого народа, не могло быть и в самом деле нет ни нарочно сочиненной лжи, ни намеренного уклонения от действительного мира» (Афанасьев А.Н). Другое дело, что, странствуя меж людей, она не упускала случая возвысить обыденное, изысканно принарядиться в волшебные одежды и приготовить для своих обожателей пьянящий нектар выдумки. Однако за «дружескими враками» прячется нечто реальное, вошедшее в рассказ в диковинном обличье.

Хорошо известно, что в образах чудовищ, противостоящих богатырям, древние сказители воплотили свое представление о народах, нападавших на Русь. На первый взгляд кажется, что в сказочных сюжетах представлен обобщенный образ враждебных сил, что они отражают типическую ситуацию и потому лишены какой бы то ни было исторической информации. Для большинства сказок это действительно так. Но есть и удивительные исключения! Например, сказки о Чуде-юде.

В сборнике Афанасьева Чудо-юдо встречается в четырех сказках. В двух из них чудище бьется с богатырями («Буря-богатырь Иван, коровий сын», «Иван Быкович»), в следующей – заключает договор с купцом («Морской царь и Василиса Премудрая») и, наконец, в последней выдает дочь замуж за опального дворянина («Данило Бессчастный»). В этих сказках Чудо-юдо предстает перед читателем то многоглавым Змеем, то отцом Василисы Премудрой, то стариком-водяным. Пестрота обличий и многоликость сказочного персонажа наводят на мысль о его древнем происхождении.

В богатырских сказках братья Чуда-юда поочередно предстают шести-, девяти– и двенадцатиглавыми Змеями. В мировом фольклоре Змей известен как древнейший мифологический символ, связываемый с плодородием, водой, дождем, – с одной стороны, и огнем, особенно небесным, – с другой. Народные предания и поверья отождествляли со Змеем темные, грозовые тучи, хранящие одновременно и плодотворную освежающую влагу, и искры огненных молний.

В сказке о Буре-богатыре грозной мрачной силе Чуда-юда противостоит олицетворяющий светлое начало Иван, коровий сын. С образом коровы народная фантазия со времен глубочайшей древности связывала дожденосную тучу, проливавшую на землю потоки небесного молока. «Поэтому Буря-богатырь, коровий сын, есть собственно сын тучи, то есть молния или божество грома – славянский Перун: понятно, что удары его должны быть неотразимы. Перун вел постоянную борьбу с великанами-тучами и разбивал их своей боевой палицей и меткими стрелами; точно то же свидетельствует сказка об Иване, коровьем сыне, заставляя его побивать многоглавых, сыплющих искры Змеев. Чудовищные Змеи, владетели «сильной» воды (дождя), и в пылу борьбы бросаются испить этого нектара, чтобы укрепить себя для новой схватки» (Афанасьев А.Н.). Битва гигантов происходит во тьме грозовых туч. Луч молнии, пронзающий тучи, воображение сказителя рисовало огненным мостом. Вот почему богатырь и Змей сражаются на калиновом (каленом) мосту. В картине поединка запечатлелись еще два образа космического происхождения – многопудовая палица-молния героя и огненный палец Змея-исполина, прикрепляющий чудищу новые головы-тучи.

Поражение Змея или, иными словами, разгром темных туч, – обычный исход грозы. В то же время низвержение Чуда-юда с небес предопределило его земной удел. Как божество, связанное с оплодотворяющим, проникающим к сердцу земли дождем, оно стал властелином подземного и подводного мира. Хозяину подводного царства восточные славяне приносили в жертву (топили) живую лошадь или конский череп. Поэтому в сказке Чудо-юдо непременно выезжает на битву на «добром коне», а в разговоре называет своего любимца «воронье мясо», то есть лакомая для воронья мертвечина.

А что означает двусоставное имя сказочного героя? Первое имя вполне ясно каждому: чудо – сверхъестественное явление, зримое проявление высших сил. А юдо? Правильную, на наш взгляд, расшифровку предложила Г.В. Макарова, связав это прозвище с гипотетическим (то есть реально не засвидетельствованным, но восстанавливаемым на основе звуковых соответствий и близости значений) корнем индоевропейских языков – uoid – глаголом «знать». В такой интерпретации Чудо-юдо – божество, обладающее тайным знанием, провидческим и пророческим даром. Недаром победить Змея должен вещий Буря-богатырь. Кстати и то, что верный слуга Чуда-юда – вещий конь Сивка-Бурка. В болгарском фольклоре известны юдо-самовилы и юдо-самодивы – вещие мифические девы с длинными косами, живущие в глубоких реках, озерах и водоворотах и обладающие волшебной способностью превращаться в прекрасных лебедей. В русских сказках девы-лебеди – это дочери Морского царя Чуда-юда, Василиса Премудрая и Лебедь-птица, красная девица. Видимо, наиболее древние образы вещих юд те, что содержат в себе зооморфные признаки птиц и змей (девы-лебеди, девы-колпицы, девы-змеи). Один из чудесных образов вещей юды, дошедший до нас, – птица Гамаюн (Сирин) с прекрасным женским ликом.