Время, однако, залечивает раны и развеивает воспоминания о самых жутких легендах, стирая их из памяти потомков. Уже в конце восемнадцатого века фон Рудлоффы окончательно поселились в замке, прославив свою резиденцию многолюдными приемами и шумными балами.

Пожилая смотрительница умолкла, словно желая перевести дух, однако пауза затянулась. Ванда, взгляд которой снова прикован был к портрету Магды фон Рудлофф, вынуждена была оглянуться в ее сторону. Женщина стояла молча, с легкой, едва заметной улыбкой разглядывая Ванду, и не похоже было, что она собирается продолжить повествование.

— Ну а потом? Что же произошло йотом? Ведь насколько я поняла из этих проспектов, замок обращен в музей по воле дальних родственников фон Рудлоффов именно потому, что прямых потомков этого семейства не существует. Значит, пророчество Магды фон Рудлофф сбылось?

— Сбылось, дорогая фрау. Но, полагаю, вам об этом известно даже больше, чем мне, — ответила ей смотрительница, глядя по-прежнему прямо и с легкой улыбкой на старческих тонких губах.

— Да, я знаю одну историю, — медленно начала Ванда и снова, подчиняясь непроизвольному, но сильному порыву, перевела взгляд на портрет. Серые глаза Магды о чем-то кричали, взывали, молили ее с полотна. Но вот о чем? Нет, не дано было Ванде расслышать этот безмолвный призыв. «Хорошо бы остаться в замке на ночь, возможно, тогда она смогла бы заговорить…» — мелькнула в сознании совсем уж бредовая мысль, но Ванда отчего-то за нее уцепилась.

— Скажите, а есть ли возможность… — Она обернулась к пожилой смотрительнице, намереваясь поинтересоваться, разрешают ли гостям оставаться в замке на ночь, — но не обнаружила ее на месте. Широкий коридор был пуст, и поблизости не было ни одной двери, за которой могла бы скрыться так быстро пожилая женщина. «Да не могла она уйти вот так, не простившись», — ошарашенно подумала Ванда и снова взглянула на портрет. Глаза Магды теперь словно бы усмехались, но это была не злобная, а скорее дружеская усмешка.

«Все! — решительно сказала себе Ванда. — Надо уходить, иначе мы побеседуем, не дожидаясь ночи, а потом мне прямая дорога из аэропорта — на прием к Григорию Ивановичу. То-то старик обрадуется».

Она быстро пошла по коридору прочь от портрета, безошибочно определяя дорогу к выходу, словно кто-то невидимый вел ее за руку. Вообще состояние Ванды было немного странным, сродни тому, в каком пребывала она во время ночного визита бабушки, и мысли приходили в голову тоже какие-то странные, скорее из обихода того, пока еще чуждого ей мира.

«Не надо оборачиваться назад!» — почему-то строго велела она себе и действительно ни разу не обернулась, хотя были моменты, когда сделать это хотелось мучительно.

Более или менее она пришла в себя уже на выходе из замка, у стойки рецепции, где, не удержавшись, все же поинтересовалась у подтянутой улыбчивой блондинки в униформе работников музея, не работает ли у них высокая пожилая фрау с пышными седыми волосами, убранными в красивый пучок на затылке. Блондинка озадаченно сморщила лоб, но мыслительный процесс не занял у нее много времени: очевидно, сотрудников в музее было не так уж много. «Нет, к сожалению, никто похожий на описание фрау в музее замка Рудлофф не работает. Быть может, фрау что-то перепутала? Это не мудрено: в окрестностях Вены гак много музеев».

— Да, вероятнее всего, я ошиблась, — быстро согласилась Ванда, боясь, как бы ее странное состояние не стало заметно окружающим.

Вечером этого же дня она улетела в Москву.

Профессор Ванда Василевская никогда прежде не чуралась московских светских мероприятий, слывя по праву одной из самых элегантных женщин столичного бомонда.

Однако последнее время ее видели все реже и реже, хотя нынешней весной светская жизнь элитарной Москвы, что называется, била ключом.

Возможно, поэтому, заметив в фойе знаменитого театра стройную фигуру известного психоаналитика, корреспондент светской хроники бросился к ней, весьма бесцеремонно прокладывая себе дорогу сквозь шумную нарядную толпу, заполняющую небольшое пространство.

— Ванда Александровна, вас почти не видно последнее время, и вообще по Москве ходят самые дикие слухи! — выпалил он на одном дыхании, едва не свалившись под ноги Василевской под напором толпы, но умудрился при этом, изогнувшись, извлечь из сумки и включить маленький диктофон.

Она наблюдала за его манипуляциями спокойно, с легкой усмешкой, и заговорила только тогда, когда тело его приняло наконец вертикальное положение и глаза их встретились.

— Какие же слухи, господин Гурин?

— Ну, говорят, в частности, что вы отказались от практики, оставив всех ваших клиентов на произвол судьбы. Еще говорят, что в университете вы дорабатываете последний семестр и уже подали заявление об уходе. Еще…

— Погодите, давайте по порядку, а то вы, как всегда, все перепутаете. Первое. Я действительно отказываюсь от практики, однако всех моих пациентов, по крайней мере тех, кто действительно нуждается в помощи психоаналитика, я передала в надежные руки своих — поверьте! — достойных коллег. Разумеется, при полном согласии всех сторон. Второе. Этот семестр действительно завершает мою преподавательскую работу, причем не только в Московском университете, но и в ряде других учебных заведений, скажем так, включая зарубежные. Так. Что там у вас далее из страшных слухов?

— Ну, вы мне такое заявили, что я уже все прочее забыл. Да Бог с ними, со слухами, Ванда Александровна! Чем же вы теперь будете заниматься?

— А этот вопрос, если можно, я оставлю без ответа. Впрочем, обещаю, когда он будет окончательно сформулирован и решение принято, первым об этом узнаете вы. Договорились?

Турин хотел спросить еще что-то, но мелодичный перезвон, заменивший нынче оглушительные трели театральных звонков, перекрыл в эту минуту многоголосый гул толпы, и мягкий мужской голос, многократно усиленный динамиками, предложил дамам и господам занять свои места в зрительном зале.

Хлынувшая в указанном направлении толпа на секунду поглотила стройную фигуру Василевской, а через несколько мгновений ее гордо посаженная голова в обрамлении пышных золотистых волос мелькнула уже в отдалении, у самого входа в зрительный зал, растворяясь в его многоликом, шелестящем множеством приглушенных голосов полумраке.

Пос. Николина Гора

Сентябрь-декабрь 1999 года

Обратиться к читателям с этим коротким послесловием меня побудило стремление предупредить вопросы, которые могут возникнуть, особенно у тех читателей, кто профессионально занимается психологией или интересуется проблемами этой науки.

В основу сюжета моего нового романа положен реальный факт, а точнее, описание реального случая применения психоаналитического метода при лечении больной с явно выраженными истерическими симптомами.