Странная боль прошлась, но уже по сердцу, дело было не в стыде, не в ярости, что ее мешают с грязью, что обвиняют в том, что она не могла контролировать, что вешают на нее ярлыки, отворачиваются, и словно одевают тяжелый костюм. Он полон камней, в него вшиты стальные пластины, так давит, что не распрямиться, не ступить, но в нем требуют оставаться и исправлять свое поведение, работать, жить, вести себя “хорошо”. За что…. только, почему, и что значит “хорошо”. Нести ответственность за чужое преступление и случай. Ведь этого могло не быть. Нет никакой связи. Общество на самом деле ничем не управляет. Есть миллион ситуаций, когда сотни девушек ходят по темной улице, в коротких юбках ли, облегающих джинсах ли. И это не приводит ни к чему. И траектория жизни, прошлое поведение одной из девушек и случай, когда она оказалось в месте, где ее поджидал преступник никак не связаны. Переложение вины жертву — грязная уловка. Вопрос в другом, почему людям так сложно сопереживать. Почему легче выражать свою ярость, насмешку, презрение. Это подсознательное соревнование, это борьба “на выживание? что выживает сильнейший”? Агата прикрыла глаза, она уже переживала этот разговор, но не чтобы защититься от общества и его мнения, а чтобы объяснить себе, почему черная дыра теперь вместо сердца. И от чего ее так упорно защищает сознание.

— знала. знала. жми кулаком… теперь сжимай. — медсестра воткнула иглу и и кровь побежала в стеклянный шприц. — каждая знает. И общество не осудит парня. Он взял то, что давали.

— а если он воспользовался ситуацией, обманул надежды? Играл в двусмысленность. Заранее знал, что бросит.

— так не попадайся на обещания? Даже если рыбак рыбачит, ты не рыбка, чтобы заглатывать крючок.

— но двусмысленность в этом… и жестокость. Нечестность, что есть маленькая надежда, что в итоге не закончится плохо.

— Что за глупости! Почему другие не попадают? Ты глупая. А сильное общество. Оно от нерадивых избавляется, чтобы быть еще сильнее. Как такое произошло, что ты не знала. Наивность — не добродетель, а зло. От него столько хлопот и проблем всем. Парню. Его семье. Твоим друзьям, родным.

— а мне? а я? мои чувства? — Агата спрашивала с грустью.

— а что ты. урок тебе. или продолжай и битой будешь. Или возьмись за ум. — выпалила медсестра, поставив пробирки по местам и запечатала бланк с данным в конверт, чтобы отправить в столичную лабораторию.

— спасибо….это было поучительно услышать. Я возьмусь за ум. — сказала Агата.

Медсестра неодобрительно покачала головой и посмотрела в упор так, что стало ясно — следует уходить.

*** Сквозь вены я вижу раны твоей души. но мне не жаль тебя

Пустая палата не обрадовала Михаила. Он присел у кровати, рассматривая лужу от капельницы. Кровать была смята, одиночные капли крови разбросаны по простыне.

— хорошо хоть ее не рвало. — сказал Михаил, встал и осмотрел постель. Рука наткнулась на пустую стеклянную колбу под подушкой. Он запрокинул голову назад, чтобы сосредоточиться и не произносить проклятия вслух. Девчонка пропала, ее травили, вот почему он в прошлый приход в больницу нашел ее в таком состоянии.

— добрый день — несмело сказала нянечка, — ах… может она в туалете?

Женщина поспешила к Михаилу, как только увидела его в коридоре. Беспокойство не давала ей ни минуты на раздумья о том, что происходит. Она не справилась и несмотря на розданные всему персоналу деньги, девушку рвало. Повлияли ли слухи, или просто никто не делал ничего сверх положенного по обязанностям. Вбежав в палату, женщина опешила.

— она была такая слабенькая. Белая как полотно. Куда же она подевалась. — голос нянечки был растерянный и расстроенный.

— не переживайте. — Михаил улыбнулся. — возможно, ее забрали на осмотр.

— да, я сбегаю узнаю — и женщина снова выскочила, мелкими шажками, все одергивая халат и что-то бормоча, спешила и понимала, спросить не у кого.

Девушка всем безразлична. Дежурные медсестры все это время были в кабинете, а на пост никаких распоряжений не приходило, ведь она сама сидела за столом. Она просто бегала, просто суетилась, заполняла движениями время.

Возле вазы на подоконнике Михаил смахнул ладонью лисья, смял их на ладони и остановился. Злость искала выход. Сдерживаться было все сложнее и сложнее. После отравления организм восстановился, а настроение нет. Впервые за многие годы хотелось не следовать их плану с Матвеем, не ждать, не вести себя разумно и тактически целесообразно. Он как сильно уставший повар, хотел просто повернуть ручку на плите и спалить все блюдо.

Когда на следующий день после событий фестиваля Михаил пришел в себя и услышал выдумку про изнасилование, то его первая реакция — он расхохотался. И тут же гримаса отвращения застыла на лице.

— Это даже не переступить черту, это просто бытие зла. Неприкрытого. Неизменяемого. Это сущность. — сказал он Серентусу.

— но все-таки Катерина формально остается супругой господина и частью семьи. — заметил Серентус.

— а Агата по твоим оценкам кем остается? — казалось, что тембр голоса металлической стружкой припорошил звуки.

— статус близкого подтвержден. Как вы и просили. — сухо сказал Серентус.

— отлично. Не забывай этого. — кинул Михаил и погрузился в анализ рыночных новостей и паники сотрудников компании.

Он разослал успокоительное письмо, отправил пачку заранее подготовленных пресс-релизов, назначил встречу с журналистами для Матвея. Далее проверил прогресс взлома программистами. Плохо, они ничего не успели. Не прошли заготовленный квест до конца, их техника сгорела.

— Серентус. Я отдавал приказ палить технику команды программистов? — спросил Михаил.

— Пожалуйста, не беспокойтесь. Я все загрузил отдельно на их облако. Это просто попугал. Все как и планировали, наши цели достигнуты, я продемонстрирую вам в отдельных отчетах. — Серентус показал, но не успел ничего прокомментировать, презентовать как собирался. Искусственный интеллект отключили.

Михаил закурил и листал зафиксированный Серентусом ход событий, и Фестиваль воспринимался отстраненно, холодно, безучастно пока Агата не подошла к дому и Серентус зачем-то отобразил программистам запрос на ее идентификацию. С ее волос стекала вода, ударялась о деревянный настил просторной открытой террасы, и волны эмоций поднялись и начали путаться в воспоминании с волнами цвета мокрого асфальта. Они ее отравили, состряпали удобную версию, в которой он насильник, а если девушка не выживет, то и убийца. Как удобно. Как элегантно. Репутация — такие слухи могут жить вечно, их не выведешь никакими доказательствами. Будут обрастать свидетелями, фантазия смешается с фактами, и процветать станут самые банальные. Конечно он насиловал, конечно она сама виновата, конечно она прагматичная, а он конечно слюнтяй, раз отказался от красивой и гордой Алеси. Он слабый и