– Почему же ты не с ней?

Его вопрос застал меня врасплох. Я не могла сообщить настоящую причину того, почему нам пришлось расстаться, поэтому сказала полуправду.

– Принцессу отправили в аббатство Пуасси. Мы с дочерью едем в Труа, где будем дожидаться возвращения ее высочества.

– Пуасси пойдет ей на пользу, пусть замолит грехи, – заметил он, беспокойно расхаживая по опочивальне. – Думаешь, она не одобрит договора о примирении?

– Я знаю, что не одобрит, – твердо ответила я. – Но не из-за того, что изложено в письме. Она всем сердцем поддерживает вас, ваше высочество. Вас – и короля. Вы сами сказали, что побег из Парижа стал началом вашей свободы. Принцесса, лишенная свободы сама, не хотела бы, чтобы вашей положили конец.

Карл посмотрел на меня и позволил встать с колен.

– Вы правы. Екатерина все понимает. Спасибо, что напомнили. Видимо, вы стали для сестры тем же, чем мэтр Танги стал для меня, – задумчиво добавил дофин. – Он не хотел, чтобы я подписывал примирение, но меня убедили. – Карл повернулся к Люку: – Как тебя зовут?

– Люк, ваше высочество.

– Что ж, Люк, если ты будешь служить мне так, как твоя мать служит моей сестре, то я буду тобой весьма доволен.

– Я желаю этого всем сердцем, ваше высочество! – горячо ответил Люк.

– Прекрасно. Проследите, чтобы ему выдали ливрею, мэтр Танги. – Дофин устало потер глаза. – А теперь я вернусь в постель. Приходите ко мне, как только рассветет.

– Слушаюсь, ваше высочество, – улыбнулся Танги, открыл дверь в спальню и с поклоном пропустил Карла. – Да пошлет вам бог хороший отдых.

Я стиснула детей в объятиях. Вечер был полон тревог и опасностей, но мы с ними справились.

Танги вновь достал мое письмо из рукава.

– Это лучше сжечь, – сказал он, разворачивая бумагу и поднося ее к огню свечи в настенном канделябре. Бумага вспыхнула и обратилась в пепел. Танги мрачно улыбнулся. – Слава богу, примирение закончилось. Теперь, мадам, осталось найти вам место для ночлега. Завтра мы устроим юного Люка при дворе принца и организуем для вас и вашей дочери безопасное путешествие в Труа.

Середина июля – не самое лучшее время для посещения Труа, если только вы не купец, желающий хорошо заработать. Ярмарка Сен-Жан, также известная как «Жаркая ярмарка», – самая крупная из шести подобных в Шампани – притягивала торговцев со всего мира и превращала город в человеческий муравейник. Пока мы плыли на барке от Корбеля, вверх по течению Сены, свежий речной ветерок облегчал летнюю жару, но за городскими воротами, в паутине узких улочек, городская духота окутала нас вонючим одеялом. Проезды были переполнены людьми, лошадьми и ручными тележками, в душной тени под нависающими крышами воздух был тяжелым и затхлым, а от канав, забитых отбросами, навозом и нечистотами, поднимался чудовищно едкий смрад. Торговые шатры создавали заторы на каждом перекрестке, собирая огромные толпы; улицы кишели продавцами, покупателями и посыльными, которые на бегу бесцеремонно расталкивали прохожих, торопясь поскорее доставить образцы товаров или записки от одного торговца другому.

В мастерской Жака на рю л'Эгюий дверь была зарешеченной, а ставни – закрытыми. На наш обеспокоенный стук один ставень приоткрылся, и из окна высунулось заспанное мальчишеское лицо. Парнишка доложил, что хозяин запретил ему открывать дверь, а сам не вернется до вечера. Алисия пала духом и разрыдалась. Подмастерье удивленно уставился на нее. Хорошо, что я заставила дочь еще на барке переодеться в девичий наряд.

Утешительно приобняв Алисию, я попросила парнишку сообщить хозяину, что мы пойдем в церковь и вернемся, когда стемнеет. Правда, я не питала особой надежды на то, что сообщение будет передано, – подмастерье выглядел не слишком смышленым.

В церкви Сен-Жан-дю-Марше уже шла месса, на которую собралось много народу. Между высоких колонн царила прохлада, над толпой плыли ароматные облака ладана. В темном уголке церкви мы уселись на каменный пол, оперлись о гробницы каких-то давно умерших жителей Труа, и я обняла дочь, дрожащую от беззвучных рыданий. Моя бедная девочка не привыкла выказывать свои чувства, но она несколько месяцев изводила себя, гадая, что скажет возлюбленный, и теперь страшилась, что ее худшие опасения подтвердятся.

Мои сомнения в надежности подмастерья оказались напрасны. Когда колокола зазвонили к вечерне и я задумалась, где бы нам найти приют на ночь, Жак сам пришел за нами в церковь. Алисия уснула, положив голову мне на колени, в церкви стало темно, как в пещере, лишь кое-где тускло мерцали крохотные огоньки редких свечей. Священники в рясах и миряне-прислужники мелькали в проходах, опорожняя коробки с пожертвованиями и гася свечи, иногда останавливаясь, чтобы спросить, не нужна ли нам помощь. Я мотала головой в ответ, и нас оставляли в покое. Вдруг из темноты возник Жак, приложил палец к губам, опустился на колени рядом с Алисией и нежно погладил ее по щеке.

Она открыла глаза и, едва увидев его, резко выпалила:

– У нас будет ребенок.

Не самый тонкий подход, усмехнувшись, подумала я, но таков уж нрав у моей дочери.

– Ну и слава богу, – ласково произнес Жак и был вознагражден лучезарной улыбкой Алисии.

– Хвала Всевышнему, – промолвила я, обнимая их обоих. – Господь да благословит ваш союз. И желательно поскорее.

Так у Алисии началась новая жизнь – и у меня, на то время, пока моя Катрин пребывала в заточении монастыря Пуасси. Сначала мы теснились в мастерской дома на рю л’Эгюий, потому что две верхние комнаты сдавались купцу из Милана, а сам Жак с подмастерьем работали и спали среди многочисленных тюков ткани, нужных для завершения большого списка заказов на платья. На заднем дворе обнаружился заброшенный коровник, которым давно никто не пользовался. Мы расчистили сарайчик от мышей и пауков и устроили там спальню и кухню.

В начале августа прошел слух, что весть о примирении дофина и герцога так разгневала короля Генриха, что тот приказал устроить внезапный штурм Понтуаза. Гарнизон, захваченный врасплох, пал за одну ночь. Потеря королевской крепости стала болезненным ударом для французов, но за несколько дней до штурма герцогу удалось вывезти короля и королеву из города. Через две недели королевский двор прибыл в Труа, однако дофин там не объявлялся. Вероятно, как и предсказывал Танги, примирение не состоялось.

Как только улеглись волнения, вызванные путешествием, а жизнь Алисии счастливо устроилась, я обнаружила, что безмерно скучаю по моей юной госпоже. Конечно, я скучала и по самой работе на королевской службе – надзору за чистотой и порядком в покоях принцессы, одеванию ее в пышные платья, – и даже по интригам и козням придворных. Но более всего мне не хватало общения с Екатериной. К счастью, Алисия не догадывалась о моем стремлении находиться в другом месте.

От Екатерины,

королевской принцессы Франции,