Сказав это, он пришпорил лошадь… <…> и поскакал к Кутузову.

Барклай понимал, что исход сражения зависит от хорошо употребленного резерва. Победа бывает всегда на стороне того генерала, который умеет воспользоваться резервом последний. <…>

Кутузов принял генерала Барклая, окруженный многочисленной и блестящей свитой. Он… подъехал навстречу Барклаю, который говорил ему что-то с жаром; я не мог расслышать того, что они говорили, но мне показалось, что Кутузов старался успокоить Барклая. Несколько минут спустя последний поехал обратно галопом и сказал мне по пути:

— По крайней мере, не разгонят остального резерва» [26. С. 363].

В ходе сражения мундир Барклая-де-Толли был весь забрызган кровью, а однажды он едва не попал в плен.

Как мы помним, под Прейсиш-Эйлау он был тяжело ранен в правую руку, а посему теперь мог держать шпагу только левой, а справа его оберегали два адъютанта — смельчаки и рубаки фон Клингфер и граф Лайминг. Но то, что Барклай-де-Толли был одет в парадный генеральский мундир, украшенный всеми наградами, привлекало к нему всеобщее внимание.

По свидетельству Федора Глинки, «белый конь полководца отличался издалека под черными клубами дыма. <…> Офицеры и даже солдаты говорили, указывая на почтенного своего вождя: “Он ищет смерти!”» [42. С. 85–86].

Вскоре в упор был застрелен граф Лайминг, а потом погиб и фон Клингфер.

Один из критических для полководца эпизодов боя так описывает В. И. Левенштерн:

«Барклай поспешил к тому пункту, где произошло замешательство, но так как его лошадь была ранена, хотя и продолжала скакать, то он очутился в большой опасности. Его преследовали несколько польских уланов. Мы сделали попытку спасти нашего генерала. Несколько кавалеристов разных полков, коих нам удалось собрать, помогли нам в этом; мы бросились на польских улан, из коих одни были нами изрублены, а другие обращены в бегство. Барклай был спасен» [26. С. 366].

Мы, в данном случае, — это адъютанты Левенштерн, Закревский и Сеславин. Именно они спасли от плена своего генерала.

* * *

А в это время на другом фланге русской армии был тяжело ранен князь Багратион. «Когда привезли его на перевязочное место, и лейб-медик Виллие начал перевязывать рану, он встретил раненого адъютанта Барклая, возвращавшегося в дело, подозвал его к себе и слабеющим голосом поручил ему уверить Барклая-де-Толли в своем искреннем уважении» [95. С. 220].

По свидетельству этого самого адъютанта, князь Багратион сказал:

«Скажите генералу Барклаю, что участь армии и ее спасение зависят от него. До сих пор все идет хорошо, но пусть он следит за моей армией, и да поможет нам Господь» [26. С. 365].

* * *

Генерал А. П. Ермолов характеризует Барклая-де-Толли в день Бородинского сражения следующим образом: «Всегда в опаснейших местах присутствующий» [28. С. 30].

Ф. Н. Глинка пишет о том, что Барклай-де-Толли «действовал в день Бородинской битвы с необыкновенным самоотвержением. Ему надлежало одержать две победы, и, кажется, он одержал их! Последняя — над самим собою — наиважнейшая! Нельзя было смотреть без особенного чувства уважения, как этот человек, силою воли и нравственных правил, ставил себя выше природы человеческой!» [42. С. 85].

По свидетельству состоявшего при Михаиле Богдановиче адъютантом П. X. Граббе, «Барклай-де-Толли и Милорадович в эти минуты были путеводными звездами в хаосе сражения: все ободрялось, устраивалось ими и вокруг них» [28. С. 90].

С другой стороны, «Главнокомандующий Кутузов не сходил весь день с места» [28. С. 73].

Левенштерн пишет о Барклае-де-Толли:

«Не подлежит сомнению, что он был прекраснейшим боевым генералом. Кутузов знал это, поэтому он предоставлял ему полную свободу действий» [26. С. 369].

Этот адъютант Михаила Богдановича сам был ранен, но, по его словам, Барклай-де-Толли «не обращал никакого внимания на то, кого убивали или ранили возле него. Он был всегда спокоен и невозмутим» [26. С. 369].

Он не находился весь день на одном месте, вдали от основных событий кровопролитной битвы. У него за весь день даже не было времени нормально поесть. Лишь ближе к вечеру Барклай-де-Толли сошел с лошади. «Изнемогая от голода, он выпил рюмку рома, съел предложенный ему кусочек хлеба и продолжал спокойно следить за действиями неприятеля, не обращая внимания на ядра» [26. С. 368].

У Михайловского-Данилевского читаем:

«Вся армия примирилась с Барклаем-де-Толли в Бородине. Вряд ли осталось в центре опасное место, где он не распоряжался бы, полк, не ободренный словами и примером его. Под ним было убито и ранено пять лошадей; из адъютантов и ординарцев его уцелели весьма немногие. Велико было прежде негодование против Барклая-де-Толли, но в Бородине общее мнение решительно склонилось на его пользу. Уже несколько недель не приветствовали его войска обычным восклицанием, но в Бородине от каждого полка гремело ему: ура! Однако же хвала, воздаваемая его бесстрашию, не могла искоренить в душе его горесть упреков, какими прежде его осыпали. Глубоко чувствовал он оскорбление и искал смерти, желая пожертвованием жизни искупить примирение с укорявшей его Россией» [95. С. 220].

Известно, что перед сражением он написал императору Александру:

«Государь! С тем большею откровенностью пишу сии строки, что мы теперь накануне кровопролитного и решительного сражения, в котором, может быть, удастся мне найти совершение моих желаний» [95. С. 220].

Да, он искал смерти, но не нашел ее. Уже после сражения он вновь написал императору:

«С твердостью покоряюсь моему жребию. 26-го августа не сбылось мое пламеннейшее желание: Провидение пощадило жизнь, для меня тягостную» [95. С. 220].

* * *

Когда в ходе сражения французами была захвачена батарея Раевского, Барклай-де-Толли сказал:

«Это печально, но мы возьмем ее обратно завтра, а может быть, французы покинут ее сегодня ночью» [26. С. 368].

Эти его слова наглядно свидетельствуют, что Михаил Богданович был уверен в том, что на другой день сражение будет продолжено.

Подтверждает это и его адъютант В. И. Левенштерн:

«Мы были уверены, что сражение возобновится на следующий день. <…> Поэтому велико было наше удивление, когда на рассвете было отдано приказание отступать» [26. С. 368].

* * *

М. И. Кутузов не мог не отметить роль Барклая-де-Толли в Бородинском сражении, и в своем рапорте императору Александру от 29 сентября о представлении к награждению М. Б. Барклая-де-Толли и Л. Л. Беннигсена написал:

«Повергая с сим вместе имена генералов, отличившихся 24-го и 26-го августа, всеподданнейшим долгом считаю в особенности свидетельствовать пред Вашим Величеством о генералах Беннигсене и Барклае-де-Толли.

Первый из них с самого приезда моего к армии во всех случаях был мне усерднейшим помощником… <…> находясь лично в опаснейших местах.