и палантин медленно скользит на пол, ложась алой горкой у ее посиневших от холода щиколоток.

— Нашатырный спирт? — переспрашивает он. — Ха! Его тяжелые шаги постепенно удаляются. Каблуки стучат по дереву коридора.

— Милый! — шепчет она хрипловато. — Почему бы нам не почитать в постели?

Я слышу шелест газеты, которую он передает ей.

— Мне нужно подтвердить завтрашний рейс. Приду, когда закончу дела. Не жди. Спокойной ночи, няня.

Свободно свисающие руки миссис N. сжимаются в кулаки.

— Спокойной ночи и счастливого полета, — говорю я.

«Передайте привет мисс Чикаго».

Она уходит, оставляя меня рыться под всеми раковинами в доме. Но вся моя добыча — несколько бутылок «Мистер Мускул» и средство для мытья посуды.

Час спустя, выключая свет в ванной, я вижу, как мистер N. медленно открывает дверь спальни. Тонкий луч падает в коридор.

— Дорогой! — доносится до меня.

Дверь неохотно закрывается.

— Папа, ты здесь?

Позднее утро. Телевизор включен на полную громкость. Грейер подпрыгивает перед «Улицей Сезам», увидев входящего в гостиную отца.

— Привет, — растерянно произношу я. — А я думала, что вы…

— Привет, парень! — улыбается он, садясь на диван.

— Где мамочка? — спрашивает Грейер.

— Мама в душе, — сообщает он, улыбаясь во весь рот. — Ты уже завтракал?

— Хочу овсянку, — объявляет Грейер, выписывая круги вокруг дивана.

— Что же, неплохо бы чего-нибудь посущественнее. Я бы не прочь пожевать яичницу с колбаской.

Сегодня точно четверг? Не среда? Потому что я уже вычеркнула среду из маленького календаря, собственноручно вырезанного ножом на стене у кровати.

Вплывает миссис N. в бикини, саронге и милях голой гусиной кожи. Щеки раскраснелись, вид самый победоносный.

— Доброе утро, Грейер. Доброе утро все!

Она вальяжно подходит к мужу со спины и принимается массировать ему плечи.

— Дорогой, не сходишь ли за газетой?

Он откидывает голову, чтобы взглянуть на нее, и она с улыбкой наклоняется и целует его.

— Сейчас.

Он обходит диван, на ходу касаясь губами ее плеча. Что до меня, то я нахожу, что неприятнее этой сцены только та, когда они скандалят.

— Не возражаете, если я поеду с мистером N. в магазин, за «Афтербайтом»? — спрашиваю я, решив извлечь выгоду из ее посткоитального довольства.

— Нет. Лучше последите за Грейером, пока я одеваюсь.

Мистер N. хватает ключи со стола и выходит. Едва раздается шум мотора, она спрашивает:

— Грейер, ты хотел бы сестричку или братика?

— Хочу братика! Хочу братика!

Он бежит к ней, но она быстро разворачивает его и направляет ко мне, как теннисный мячик.

Мистер N. не успевает выехать со двора, как раздается телефонный звонок. Прежде чем взять тяжелую оливково-зеленую трубку, миссис N. натягивает свитер, висевший до этого на спинке дивана.

— Алло? — выжидающе спрашивает она. — Алло? Очевидно, не получив ответа, она вешает трубку и поправляет саронг.

— Надеюсь, вы никому не давали этот телефон?

— Нет, кроме моих родителей, на крайний случай.

Миссис N. уже почти у лестницы, когда телефон снова звонит. Она мгновенно оказывается в гостиной.

— Алло? — раздраженно бросает она в трубку. — А, это вы… здравствуйте. Нет, его сейчас нет дома. Нет, он решил не лететь сегодня, но я попрошу перезвонить вам, когда вернется… Ченович, верно? Вы в Чикаго или в Нью-Йорке? О'кей, пока.

Никаких вам трюфелей «Тьючерс» с шампанским, мисс Чикаго!

Когда мистер N. возвращается, я иду на кухню, чтобы помочь ему вынуть и уложить в холодильник обычный ассортимент канцерогенных йогуртов без сахара, соевых сосисок и «Чириоз».

— Мне звонили? — спрашивает он, вытаскивая для себя единственное пирожное из маленького пакета.

— Нет, — отвечает за меня миссис N.. появляясь на кухне. — Ты ждал звонка?

— Нет.

Что же, по крайней мере это улажено.

Дзинь! Дзинь! Дзинь!

На следующий день я просыпаюсь под пронзительный звон телефона, надрывающегося где-то в доме. Опять.

Шлепая комаров, пирующих на моей голой ноге, я отлепляюсь от ветхого шезлонга и встаю, чтобы побрести в дом. Опять.

Утром я стояла на крыльце, настороженно наблюдая, как какой-то старик выгружает из грузовика три больших прокатных велосипеда. Меня не покидало тяжелое предчувствие: неужели придется ехать куда-то с Грейером на плечах?! Я дошла до того, что, вероятно, и глазом не моргну, если мне предложат сунуть его себе в матку, чтобы освободить место в «ровере».

Грейеру пришлось объяснить отцу, что он может ездить только на десятискоростном велосипеде, с двумя дополнительными колесиками. Так я до сих пор не поняла, то ли его папаша настолько бесхитростен, то ли чересчур оптимистичен касательно способностей сына. Так или иначе, взрослый велосипед был обменен на тот, что поменьше, и, к моему удивлению, меня освободили от экскурсии. Они направились к городу, оставив меня мечтать о длинной прогулке, долгой роскошной ванне и блаженном сне, но я успела только добрести до шезлонга и рухнуть в него, прямо в шортах и спортивном лифчике. Нагнулась, чтобы надеть кроссовки… и очнулась от звонка. Что же, одно из трех удовольствий — не так уж это и плохо.

Я нашариваю под шезлонгом часы, морщась, когда заноза впивается мне под ноготь. Достаю часы и сую в рот пострадавший палец. Их нет уже больше часа.

Иду в дом, открываю в кухне кран с горячей водой и протягиваю под кран руку. Наконец-то у меня выдалась свободная минута, и я сделаю все, чтобы изгнать чертов дом из своих мыслей.

Дзинь. Дзинь. Дзинь.

Я даже не даю себе труда оторваться от раковины. Она сдается после пятого звонка. Похоже аовеяент до крайности.

Горячая вода не помогла, так что пришлось искать другие средства. В холодильнике обнаруживается забытая бутылка водки. Я ставлю ее на стол и долго, тупо смотрю на потрескавшийся зеленый линолеум. Как жаль, что нельзя позвонить и заказать подругу на дом. Представьте только роскошную молодую особу с коробкой «Кул Ранч Доритос»[72], двумя порциями «Маргариты» и последним выпуском журнала «Хизерс». Или хотя бы со старыми изданиями «Джейн». Если придется еще раз пролистать «Гуд хаускипин»[73]от восемьдесят восьмого года, начну с горя печь яблочные пироги.