— Думаю, да.

Голос у меня дрожал:

— Так где же?

— Не знаю.

Я оттолкнулся от кресла и встал. В комнате стало жарко — так жарко, что впору железу расплавиться. Кифер проскрипел:

— А как же наш уговор, сволочь?

Я уставился на него.

— Не волнуйся.

Я вытянул руку и взвел курок «Глока». Кифер просипел:

— Стреляй, педик.

Я заколебался. И тут внезапно заметил под простыней очертания гранаты и пальцев Кифера, зацепивших чеку. Я сомкнул руки и выстрелил. Полог всколыхнулся. Кифер почти беззвучно разлетелся на куски, забрызгав белый тюль кровью и почерневшими мозгами. Я услышал, как за окном, неистово захлопав крыльями, торопливо поднялись в воздух аисты.

Прошло несколько секунд, прежде чем я решился раздвинуть складки тюля. От Кифера остался только изуродованный скелет, привалившийся к подушке: немного плоти и крови да осколки костей. Граната в целости и сохранности лежала под измятой простыней. Я заметил, что по месиву, оставшемуся от чеха, рассыпались маленькие алмазы и металлические колечки — «урожай» этого года. Я не стал трогать это богатство, забрав только одно из колечек.

Я вышел в коридор. Внезапно разбуженная женщина-мбати бежала ко мне. Размахивая руками, малыши семенили за ней, держась за ее юбку. Женщина смеялась и плакала: чудовище погибло. Я оттолкнул их локтем. По стенам все так же носились ящерицы, напоминавшие отвратительную зеленую лепнину. Я выскочил наружу. Меня ослепило солнце, и я остановился. Потом, пошатываясь, медленно спустился по ступенькам и уронил «Глок» на красную землю.

Все закончилось — и только начиналось.

Издали мне навстречу по высокой траве бежала Тина.

Четыре дня спустя ранним утром я вернулся в Париж. Наступило 30 сентября. Большая квартира на бульваре Распай показалась мне маленькой и тесной. Я отвык от замкнутых пространств. Я собрал почту, скопившуюся за последние две недели, потом вошел в кабинет, чтобы прослушать автоответчик. Я услышал голоса друзей и знакомых, обеспокоенных моим долгим отсутствием. От Дюма не было ни одного сообщения. Его молчание показалось мне странным. Но еще больше меня удивил очередной звонок Нелли Бреслер. За двадцать пять лет воспитания на расстоянии она никогда так часто мне не звонила. Откуда эта внезапная забота?

Было шесть часов утра. Я слонялся по квартире и чувствовал нечто вроде головокружения. Это невероятно, что я оказался здесь, среди этого комфорта, после того, что со мной приключилось. Передо мной прошли картины последних дней в Африке. Мы с Бекесом закапываем в долине тело Отто Кифера, завернутое в окровавленный москитный полог — вместе с его алмазами. Неприятности с полицейскими в Байанге: я объяснил им, что Кифер застрелился из автоматического пистолета, спрятанного у него под подушкой. Прощание с Тиной: в последний раз я держал ее в объятиях на берегу реки.

После поездки в Африку что-то прояснилось, а что-то еще больше запуталось. Свидетельство Отто Кифера поставило точку в деле об алмазах. Двое из главных действующих лиц умерли. Ван Доттен, должно быть, скрывается где-то в Южной Африке. Сара Габбор все еще где-то скитается, возможно, уже продав свои алмазы. Теперь она стала богатой женщиной, но, как и прежде, подвергалась опасности. Сейчас убийцы, наверное, ходят за ней по пятам. Алмазная цепочка оборвалась на рассказе Кифера — но разветвленная, прекрасно налаженная и продуманная сеть продолжала существовать.

Оставался еще африканский «лекарь», вдохновитель этого грандиозного заговора.

В течение добрых пятнадцати лет этот человек крал сердца, резал по живому свои жертвы, настигая их в разных концах планеты. Предположение о незаконной торговле человеческими органами оказалось правильным, однако кое-какие детали свидетельствовали о том, что истина гораздо сложнее. Почему этот хирург орудовал с таким садизмом? Зачем он производил такой тщательный отбор, разъезжая по всему миру, если контрабанду органов можно было наладить прямо в одной из стран, где он работал? Или он искал определенную группу тканей?

К нынешнему моменту у меня осталось только два основных направления поисков.

Первое: лекарь и Макс Бём познакомились в экваториальном лесу, во время одной из экспедиций швейцарца, между 1972-м и 1977 годом. Следовательно, хирург некоторое время жил в Конго или в Центральной Африке — и, конечно, не всегда обитал в джунглях. Я мог бы отыскать его следы на таможнях или в больницах этих стран — но как раздобыть такие сведения, не обладая официальными полномочиями? Еще я мог расспросить европейских специалистов по сердечной хирургии. Профессионал такого класса, сумевший в 1972 году пересадить сердце Максу Бёму прямо в джунглях, — явление исключительное. Имелась реальная возможность напасть на след этого виртуоза, зная, что он — франко-говорящий и когда-то работал в странах Центральной Африки. Тут я вспомнил о докторе Катрин Варель, делавшей вскрытие тела Бёма и помогавшей Дюма в расследовании.

Вторым направлением был «Единый мир». Убийца имел доступ к колоссальному банку данных о результатах обследования пациентов и таким образом находил свои жертвы в любом уголке планеты. На месте он использовал вертолеты, стерильные палатки и другое сложное оборудование медицинских центров. Если этот человек так смело действовал, значит, он наверняка занимал важный пост в организации. Следовательно, необходимо было добраться до картотеки кадров «Единого мира». Я сличил бы эти сведения с полученными в Африке, и тогда, возможно, мне бы открылось заветное имя во всем блеске совпадений. И снова то же препятствие — отсутствие официального статуса. Я не обладал никакой властью, не выполнял никакого особого поручения. Дюма предупреждал меня: на гуманитарную организацию, получившую мировое признание, так просто не покушаются.

Решительно, мое частное расследование зашло в тупик. Я чувствовал себя разбитым, страдал от угрызений совести и от одиночества, никогда прежде не казавшегося мне таким безысходным. То, что я до сих пор жив, было просто чудом. Мне следовало срочно просить помощи у полиции, чтобы вступить в схватку с кровавой подпольной системой. Было семь часов утра. Я позвонил домой Эрве Дюма. Никакого ответа. Я заварил чай, уселся в гостиной и постарался разобраться в своих туманных мыслях. На столике была свалена кипа корреспонденции: приглашений, писем от коллег по университету, интеллектуальных журналов, ежедневных газет… Я вытащил несколько последних номеров «Монд» и стал рассеянно их просматривать.

Не прошло и минуты, как я, остолбенев, уже читал следующую заметку:

УБИЙСТВО НА АЛМАЗНОЙ БИРЖЕ

27 сентября в помещении знаменитой Алмазной биржи, в Антверпене было совершено убийство. В одном из верхних залов биржи молодая израильтянка Сара Габбор, вооруженная автоматическим пистолетом «Глок» австрийского производства, застрелила инспектора швейцарской федеральной полиции Эрве Дюма. Ничего не известно ни о мотивах, побудивших молодую женщину совершить преступление, ни о происхождении редких алмазов, которые она в тот день собиралась продать.