Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Атак как операция «Перехват» уже началась, то эту группу взяли через два дня после приземления. Теперь уже вместе с диверсантами контрразведчики нашли необходимую площадку и в условленный день ждали прилета «важных гостей». Но случилось непредвиденное. 5 сентября 1944 г. самолет не прилетел из-за того, что при перелете линии фронта был поврежден зенитной артиллерией и совершил вынужденную посадку в ста пятидесяти километрах от того места, где его ждали «смершевцы». Правда, вскоре этот самолет нашли, но, естественно, в нем и около него никого уже не было.
Начальник контрразведки отдал команду: «Перехват — время «Ч»», после чего все дороги, ведущие к Москве, были перекрыты и параллельно начался активный поиск немецких диверсантов. О том, как их задержали, сорок пять лет спустя рассказал Клавдий Федорович Федосеев:
«Я тогда работал начальником Кармановского райотдела НКВД. Рано утром, еще не было четырех, позвонили из Гжатского райотдела НКВД и сообщили, что на высоте 2500 метров обнаружен вражеский самолет.
Потом опять звонок:
«Самолет совершил посадку недалеко от Карманова. Предполагается, что в нем находятся немецкие диверсанты. Срочно организуйте поиск».
Я сразу же поднял своих людей — человек двадцать. Собрались все у здания райотдела. Обсуждаем, куда нам идти. Начало светать. Было прохладно, стояли первые дни осени. Вдруг вдалеке показался мотоцикл. Он ехал в нашу сторону. На скорости пронесся мимо. Мы только заметили, что за рулем сидел майор в кожаном пальто и рядом с ним молодая женщина-лейтенант. Дорога, по которой он ехал, вела в сторону соснового бора и там заканчивалась. Это мы знали. «Значит, сейчас развернется и подъедет к нам», — решил я. Так оно и получилось. Майор остановил мотоцикл возле нашей группы. Спросил, как проехать в Ржев. Это меня сразу насторожило. Может быть, это была его первая ошибка. Я представился, объяснил ситуацию и попросил предъявить документы. Он спокойно подает. Смотрю, майор из СМЕРШ. О, птица какая! Говорю, пойдемте, вместе подумаем, как разыскать диверсантов. И ваш мотоцикл очень кстати будет. Мы, мол, безлошадные. Он на ходу расстегнул свое кожаное пальто. Блеснула Звезда Героя Советского Союза на гимнастерке. Поговорили мы несколько минут. Я вижу — он очень торопится. И нервничает. Опять у меня подозрение появилось. Извинился перед ним — все-таки майор, а я старший лейтенант. Сказал, что должен еще задать несколько вопросов его спутнице — лейтенанту. Он пожал плечами. «Пожалуйста», — говорит.
А у меня, пока я с ним говорил, созрел план. Он ушел.
Вошла женщина. Я перед ней разложил на столе карту и попросил показать, по каким дорогам они уехали от дислокации своего штаба до Карманова. Она на секунду замерла, вроде бы как растерялась, и тут же взяла себя в руки. Сказала, что она не может раскрыть маршрут передвижения. «Почему?» — спрашиваю я. — «Это тайна!»
Какая же это тайна, думаю. Нет, тут что-то не то.
Ее отправили вниз. Кивнул трем вооруженным ребятам, чтобы поднялись ко мне. И из окна попросил майора пройти еще для одного вопроса. Он вошел. На столе по-прежнему лежала карта.
«Ваша спутница, — говорю, — отказалась сообщить маршрут, по которому вы ехали, покажите, пожалуйста». Вижу, и он замялся, скосив глаза на карту. Дорог там много. Почти все проселочные. Я-то их хорошо знаю. А чужому человеку сразу и не разобрать. Прошло несколько напряженных секунд. И тут я понял, что передо мной — враг. Вскинув пистолет, я крикнул: «Руки вверх!»
У дверей стояли наши ребята с винтовками на изготовку.
«Вы с ума сошли, капитан. Вы ответите за это!» — закричал он. Но я свое: «Руки вверх или стреляю!»
Тут он поднял руки, а в рукаве какое-то странное сооружение. Потом узнали, что это снаряд, пробивающий броню. За поясом у него оказалось три пистолета. Внизу, на улице, ребята арестовали женщину и привели ко мне.
Я допросил их — каждого по отдельности. И тут узнал, что заброшены они на территорию страны с целью убийства Сталина (…).
Обыскали мы мотоцикл. А там чего только нет. Три чемодана с документами и вещами, 116 мастичных печатей, семь пистолетов, два охотничьих ружья центрального боя, пять гранат, одна мина и многое другое. Таврин попросил как можно скорее доставить его в Москву. Я позвонил в Смоленск. Оттуда — в столицу. Все закрутилось, завертелось. Приехал начальник Смоленского НКВД полковник Стальнов. Увез Таврина и его жену Лидию с собой».
В этой истории меня лично поразили несколько моментов. Во-первых, приземлившись не в том месте, где предполагалось первоначально, Таврин буквально заблудился и не мог найти дорогу для выхода на основной маршрут на Москву. Более того, ни он, ни его спутница не смогли показать на карте маршрут, по которому они якобы ехали.
Они просто не ориентировались на местности. Во-вторых, когда Таврина арестовал начальник райотдела НКВД, он даже не сопротивлялся, хотя в рукаве имел специальное оружие, заряженное снарядом, пробивающим броню, а за поясом несколько пистолетов. Таврин просил только об одном — скорее доставить его в Москву. Он знал цену жизни и, судя по всему, не собирался убивать товарища Сталина. И в-третьих, имея надежные документы — заместителя начальника отдела контрразведки СМЕРШ 39-й армии 1-го Прибалтийского фронта— на груди Таврина размещение наград совершенно не соответствовало правилам ношения орденов и медалей СССР, утвержденным еще в июне 1943 года. Ордена Александра Невского и Красной Звезды по новым правилам должны были быть на правой стороне груди агента, но все они почему-то находились на левой вместе с медалью «Золотая Звезда», орденом Ленина и двумя орденами Красного Знамени.
Складывается такое впечатление, что спецслужбы Германии слабовато готовили своих агентов к заброске в советский тыл и тем более для выполнения особо важного задания (убийство Сталина).
* * *
В Москве Таврина допрашивали представители сразу трех спецслужб: начальник отдела НКВД СССР по борьбе с бандитизмом — комиссар госбезопасности 3-го ранга Леонтьев, заместитель начальника 2-го управления НКГБ СССР комиссар госбезопасности Райхман и начальник отдела ГУКР СМЕРШ НКО полковник Барышников. То есть и от Берии, и от Меркулова и от Абакумова. Итак, допрос:
«Таврин П.И., 1909 г.р., урож. с. Бобрик Нежинского района Черниговской обл. УССР, русский, в 1942 г. на фронте вступил в кандидаты в члены ВКП(б), образование незаконченное высшее, до войны работал нач. Туринской геологоразведочной партии Исыковского приискового управления, прииск «Урал-Золото». В Красную Армию призван 14 августа 1941 г.»
— 5 сентября сего г. при вашем задержании вы заявили, что являетесь агентом германской разведки. Вы подтверждаете это?
— Да, я действительно являюсь агентом германской разведки.
— Когда и при каких обстоятельствах вы были привлечены к сотрудничеству с германской разведкой?
— 30 мая 1942 г., будучи командиром пулеметной роты 1196-го полка 369-й стрелковой дивизии 30-й армии, действовавшей на Калининском фронте, я был ранен, захвачен немцами в плен, после чего содержался в различных немецких лагерях для военнопленных на оккупированной территории СССР, затем на территории Германии. В июне 1943 г. в гор. Вена, где я содержался в тюрьме за побег из лагеря для военнопленных, меня вызвали офицеры гестапо Байер и Тельман и предложили сотрудничать с германской разведкой, на что я дал согласие.