– Не волнуйтесь, – сказал подменыш. – Скоро он к нам вернется. В конце концов мы все всегда возвращаемся.

Из всех человеческих эмоций надежда была для меня самой невыносимой. Со всеми остальными я справлялась легко: гнев вспыхивал и потухал, грусть сама собой рассеивалась, счастье накатывало и уходило, а надежда… Надежда упрямо держалась, точно сорняки, которые прорастают опять, сколько их ни выпалывай. А еще она причиняла боль.

Я терзалась болью ночь за ночью, когда Король гоблинов укладывал меня в постель, запечатлев на лбу целомудренный поцелуй. Когда цветки клевера увяли и высохли. Когда я поняла, что из верхнего мира больше не доносится скрипка Йозефа, выпевающая мое имя в ля миноре. А еще мне было больно думать о границе между мирами и проходе под водой Подземного озера.

Я старалась подавлять в себе надежду, ибо рука об руку с ней шло отчаяние, а переносить отчаяние стократ труднее. Если надежда – боль, то отчаяние – это отсутствие боли, отсутствие всяких чувств. Это когда тебе все равно. Я не хотела, чтобы мне было все равно.

Однако ставить перед собой цели с каждым днем становилось все труднее, труднее становилось находить удовольствие и радость даже в том, что дарило счастье прежде. Вместе с Королем гоблинов мы довели первую часть сонаты Брачной ночи до совершенства, отшлифовали так, что не осталось ни одного изъяна. Я прослушала Allegro столько раз, что сбилась со счета, и когда не нашла более ничего, что требовало исправления, то не обнаружила в нем и ничего такого, что могло бы мне понравиться.

«Трудись дальше, – подбадривал Король гоблинов. – Сочиняй. Напиши вторую часть». Я пыталась. Точнее, пыталась пытаться. И не могла. Я сверлила взглядом белые и черные клавиши, но вдохновение не приходило. Я понятия не имела, с чего начать и как продолжить. Через какое-то время до меня дошло: я не знаю, как продолжить, потому что не знаю, чем закончилась история.

Какой должна быть развязка пьесы, началом которой послужила ярость, бессилие и плотская страсть? Каков ее финал? Я помнила правила, помнила структуру сонатной формы. Три части: быстрая, медленная, быстрая. Экспозиция, разработка, реприза. Но в моей сонате не будет коды, нет, только медленное, затухающее декрещендо. Такое же, как оставшиеся мне годы жизни.

Я думала, будто знаю, что есть бессилие и тщета. Я ошибалась.

«Покуда у тебя есть причина любить», – сказала Колютик. Причин любить у меня было много.

Покуда в верхнем мире тебя помнят…

Может быть… у меня получится отправить весточку о себе? Послать наверх подтверждение моей любви, как это сделали Кете и Йозеф?

Роща – одно из немногих священных мест, где Подземный и верхний миры пересекаются.

В моей душе вновь зажглась надежда, еще более мучительная, чем раньше.

* * *

Мой Король гоблинов обладал многогранной натурой. Хитрец и плут, музыкант, философ, ученый муж, джентльмен – все это был он, и я получала массу удовольствия, исследуя каждую из его граней. Всякий раз мне открывалось новое измерение, новая глубина, погружаясь в которую я начинала лучше понимать своего супруга. И все же существовала в его характере одна сторона, открыв которую, удовольствия я не испытала: мученик.

Причина его странной сдержанности, тщательного соблюдения расстояния, стала понятна мне не сразу. Еще дольше я попросту этого не замечала. Муж не стеснялся выражать свою нежность – касался моего лица, рук, плеч, губ, но во всех прочих проявлениях выглядел настоящим скрягой.

Чем дольше я жгу свечу…

Теперь в каждом его прикосновении сквозила осторожность, некая осознанная аккуратность, приводившая меня в бешенство. Двери моего тела были для него открыты, я хотела, чтобы он приходил и чувствовал себя свободно, как дома. Он, однако, провел некую черту и упорно отказывался ее переступать, несмотря на пыл, который я ощущала в каждом поцелуе, в каждой ласке. Не утрать я способность смеяться, мой хохот докатился бы до верхнего мира. Теперь нас останавливал не мой стыд, а его чувство вины.

– Ты меня не слушаешь, – заметила я как-то после ужина.

– М-м-м?

Мы только что закончили играть серию соль-минорных сюит неизвестного мне композитора. В распоряжении Короля гоблинов имелась обширная музыкальная библиотека самого разнообразного репертуара, богатая коллекция нот, украденных в верхнем мире. Имена многих композиторов канули в Лету, однако я задавалась вопросом, не просыпаются ли к жизни призраки этих ушедших людей всякий раз, когда звучит их музыка. Сперва я думала, что все произведения принадлежат одному и тому же автору, так как ноты были написаны одной и той же рукой, но однажды Король гоблинов признался, что сам сделал эти копии.

– Когда-то я был переписчиком, – сказал он, после чего умолк и не проронил больше ни слова.

Я, в свою очередь, продолжала донимать Короля гоблинов расспросами, пока терпение его не лопнуло окончательно. За гневом последовало немедленное раскаяние, но сокрушенный вид мужа лишь разозлил меня еще больше. В промежуток между его вспышкой злости и извинениями между нами как будто промелькнула искра, и на неуловимую долю мгновения все мои чувства обрели былую силу, став такими же острыми, как в верхнем мире.

Однако вина, поглотившая Короля гоблинов, убила и мой огонь, и мою надежду.

– Ты меня не слушаешь, – повторила я. – Ты играл механически, в твоем исполнении ощущалась пустота.

Пустота ощущалась не только в исполнении, но и в паузах. Если раньше тишина между нами была наполнена музыкой и нас объединяла, то теперь эта наполненность исчезла.

Смычок в руке Короля гоблинов, все еще занесенный над струнами, задрожал. Конский волос, коснувшись грифа, произвел нервный, визгливый звук.

– Прости, – сказал Король гоблинов. – Это все от усталости. В последние дни я слишком поздно ложусь.

Он не лгал, хотя казалось, что лжет. Я видела темные круги у него под глазами, и слышала от Веточки и Колютика, что король не спит и ночи напролет бродит по лабиринтам своих владений.

– Тогда давай отдохнем, – сказала я.

По моему хлопку в комнате появились камеристки. Веточка держала на подносе графин с бренди и бокал, Колютик – серебряную вазочку с клубникой. Наполнив бокал, я протянула его мужу. Он прекрасно понял смысл моего жеста.

– Элизабет, со мной все хорошо.

Я пожала плечами и пригубила напиток. Бренди показался мне водянистым.

– Отлично, – сказала я. – И чем же мы займемся, mein Herr?

– Как прикажет моя госпожа, – отозвался он. – Твое желание – закон для меня.

– В самом деле? – Я встала из-за клавира и шагнула вперед. – В таком случае, тебе известно, каким образом я хотела бы провести время.

Король гоблинов выставил перед собой смычок, словно меч, и прикрылся скрипкой, точно щитом.