Может, я умер вчера, а может, много десятилетий назад. Может, на ночь ты вынимаешь вставную челюсть и кладешь ее в стакан. Прости, что я не смог состариться рядом с тобой. Я не знаю, кто ты сейчас в твоем мире, но здесь, в моем мире, когда я пишу тебе, я – все еще я, ты – все еще ты, и мы – все еще мы.

Позволь мне вернуть тебя в это время.

Я уверен, что ты по-прежнему прекрасна. И наверняка все так же добра.

Тебя всегда будут любить, и вблизи, и издалека.

У меня был опыт любви издалека, помнишь? Целый год набирался духу признаться тебе.

Твердо знаю, что это никогда не изменится. Твердо знаю, что чем меньше во мне жизни, тем больше во мне любви, словно любовь заполняет собой все пустоты. Думаю, когда меня не станет, я буду весь, целиком, переполнен любовью. Только любовью, и это любовь к тебе.

Но если вдруг я на той стороне подцеплю кого-то, пожалуйста, не злись. Я брошу ее сразу, едва ты появишься. Конечно, если ты не будешь искать или ждать кого-то другого.

Удачи тебе во всех твоих приключениях, каких угодно.

Я люблю тебя, моя красавица, и все еще радуюсь, что ты сказала мне «да».

Джерри

P. S. Увидимся?

В конверте еще одна бумажка, которая, даром что восемь лет пролежала в конверте, вся измята и сильно потерта. Я разглаживаю ее и, разглядев хорошенько, понимаю, что это самое первое письмо, которое Джерри написал мне, когда нам было по четырнадцать лет.

Слова его возвращают меня в прошлое и ведут вперед, наполнив новой надеждой на будущее. Они заземляют меня, связывают с реальностью, приподнимают над землей – и я словно лечу.

Его письмо дает мне корни и крылья.

Вторник, утро. Ненавижу вторники, они даже хуже понедельников. Через понедельник я уже перевалила, а до середины недели еще жить и жить. Школьный день начинается со сдвоенного урока математики. Математику ведет мистер Мёрфи, который ненавидит меня так же сильно, как я – его предмет, так что по вторникам концентрация ненависти в классе зашкаливает. Меня посадили на первую парту, перед столом мистера Мёрфи, чтобы я была у него на глазах. Я сижу тихо, как мышь, но в его бубнеж не вникаю.

На улице проливной дождь, и пока я шла от остановки автобуса к школе, носки у меня промокли. И без того зябко и гадко, а мистер Мёрфи к тому же пооткрывал в классе окна, потому что кто-то зевнул, и он теперь хочет, чтоб мы проснулись. Мальчишкам хорошо, они в брюках, а у меня все ноги в мурашках и, чувствую, волоски дыбом. Я побрила ноги до колен и, когда брила, порезала лодыжку. Царапина противно саднит под шерстяным серым школьным носком. Наверно, не надо было брать бритву Ричарда, но мама, когда я в последний раз попросила ее купить мне свою, сказала, что рано мне еще брить ноги, а унижаться и выпрашивать еще раз я не стану.

Ненавижу вторники. Ненавижу школу. Ненавижу волосатые ноги.

Звонит звонок на перемену, и, казалось бы, надо радоваться, но я же знаю, что впереди еще целых сорок минут этой бодяги. Шэрон отсутствует по болезни, место рядом со мной пустует. Это плохо, что ее нет, потому что списать мне не у кого. Ее посадили со мной, потому что она все время хихикает, но в математике она соображает, и для меня это спасение. Через стеклянную вставку рядом с дверью мне виден коридор, где снуют школьники. Дениз, дождавшись, когда мистер Мёрфи отвернется, прижимает лицо к стеклу, открывает рот и сплющивает нос, как хрюшка. Ухмыльнувшись, я отвожу взгляд. Некоторые в классе смеются, но пока мистер Мёрфи сообразит посмотреть, в чем дело, Дениз уже след простыл.

Мистер Мёрфи выходит из класса на десять минут. Пока его нет, мы должны решить оставленную им задачу. Я знаю, что ничего не решу, потому что даже вопроса не понимаю. Икс и Игрек, поцелуй меня в зад. Когда он вернется, от него, как всегда, будет разить табаком, он усядется передо мной с ножом и бананом и уставится на нас зверским взглядом, прямо разбойник с большой дороги. И в тот момент, как я уныло думаю об этом, кто-то подсаживается ко мне на пустое место. Джон. Физиономия у меня сразу начинает гореть. Чуть повернув голову, кошусь через правое плечо на ту стену, у которой он обычно сидит с Джерри. Джерри отводит взгляд, втыкается им в тетрадку.

– Чего тебе? – шепчу я, хотя все остальные болтают в голос, наверное, решили уже все. Да хоть бы и не решили, это без разницы, мистер Мёрфи все равно вызовет меня.

– Тут один мой кореш интересуется, не прочь ли ты с ним встречаться, – говорит Джон.

Сердце у меня бухает, а во рту пересыхает.

– Какой еще кореш?

– Джерри. А ты думала, кто?

Бух, бух.

– Это что, шутка? – Я и удивлена, и обижена, все сразу.

– Ничего не шутка. Да или нет?

Я закатываю глаза. Джерри – самый суперский парень в классе, нет, на всей параллели. Он может выбрать любую девчонку, какую захочет, и никто ему не откажет, так что, как пить дать, они надо мной смеются.

– Джон, это не смешно.

– Да не смеюсь я!

Очень хочется обернуться и поглядеть на Джерри еще разок, но я боюсь. Лицо у меня пылает. Куда лучше было сидеть в последнем ряду и пялиться оттуда на Джерри сколько угодно. Его все любят, он классный, даже с этими его новыми брекетами, и он всегда хорошо пахнет. Конечно, он мне нравится, еще бы, как и всем девчонкам. Но чтобы Джерри и я?! Я думала, он даже не знает, что я существую…

– Холли, я серьезно, – пристает Джон. – Смурф сейчас вернется. Ну? Да или нет?

Я сглатываю комок. Если сказать сейчас «да», а окажется, что это шутка, тогда мне конец. Но если это не шутка, а я скажу «нет», я этого себе никогда не прощу.

– Д-да, – выдавливаю я ответ каким-то дурацким голосом.

– Супер! – ухмыляется Джон и торопится назад, к Джерри.

Жду, что поднимется улюлюканье, хохот, что весь класс завопит: «А, купилась?!» Готовая ко всему, сижу столбиком, голову боюсь повернуть, думаю, что раз тишина, то, значит, за спиной все смеются, помирают со смеху, но молча. И когда стукает дверь, подскакиваю от неожиданности. Но нет, это мистер Мёрфи вернулся, с ножом и бананом, как обычно воняя табачным дымом.

Все стихают.

– Все решили?

– Да, да! – прямо хор голосов.

Он смотрит на меня:

– Холли?

– Нет.

– Хорошо, давай вместе. – Я до того уверена, что все уставились на меня, что вообще не соображаю. И Джерри! – Он небось думает, что я полная дура. – Ну, начнем. – Очистив банан, мистер Мёрфи срезает его верхушку. Он верхушку никогда не ест, ненавидит эту черную точку. Отрезает тонкий ломтик и берет его губами с ножа. – У Джона тридцать две шоколадных конфеты, – произносит он медленно, наставительно, так что кто-то хихикает. – Двадцать восемь из них он съел. Что у него осталось?