Здесь нет пригородов и даже районов, как в городах Новой Аквитании и Земли Святого Михаила. Так что местные жители либо прожили в Утилитопии безвылазно всю жизнь, либо, может быть, разок-другой выбирались в небольшие поселки на побережье, которые выглядят как обломки Утилитопии. Ну, может быть, некоторые ездили по котловинам — Содомской, Гоморрской, Вавилонской и Ниневийской. И все. Больше никаких перемен места. Так что моя поездка к Бюрсу несколько дней назад стала для меня первой за много лет, когда я выбрался из города, а уж в Содомскую котловину я попал впервые. Я с трудом верил в то, что все, что я вижу перед собой, — реально! — Он начал взволнованно размахивать руками. — Ну ладно, я знаю, многие считают, что я всегда разговариваю как расчетливый бизнесмен, но ты-то должен понимать, что это означает!

Людям свойственна охота к перемене мест, и мы можем предоставить им возможность осуществить это желание!»

— Мы можем жутко разбогатеть, — заключил Торвальд. — Просто-таки стать богаче самого Господа.

Это не прозвучало как богохульство. Торвальд, видимо, хотел, чтобы фраза прозвучала небрежно, но у него это не очень-то получилось.

Пол поежился, но усмехнулся.

— Ага, — кивнул он. — Конечно, киберам ужасно трудно поверить, что любое удовольствие, не связанное с набитым животом, хорошим оргазмом или регулярным посещением церкви, не должно вызывать подозрений. Но ведь нам удалось-таки убедить их в том, что людям свойственно получать удовольствие не только от всего вышеперечисленного — значит, с ними все-таки можно иметь дело в дальнейшем.

Маргарет задумчиво почесала стриженую макушку.

— Пол, я думаю, что ты среди нас — главный революционер. А тебе не кажется, что решать, какие удовольствия рациональны, а какие нет, попахивает аболиционизмом?

— Это точно, — заметил подошедший к нам Каррузерс-старший.

Торвальд заметно вздрогнул. Мне показалось, что он устыдился того, что недавно сказал насчет возможности разбогатеть.

Наступила короткая неприятная пауза, после чего Каррузерс добавил:

— Но я не думаю, что это так уж плохо. Жиро, ты с этим, видимо, не знаком, поскольку ты только начал изучать рациональный язык, но на самом деле в нашем математическом богословии существует около сотни запрещенных теорем, благодаря которым можно доказать, что одна аксиома противоречит другой. Эти противоречия считаются необходимыми, они якобы заложены в мышлении Бога.

На самом деле вплоть до последнего времени именно из-за запрещенных теорем проповедники порой покидали свои приходы. И почти все самые важные из этих теорем — если мне не изменяет память… восьмая, двенадцатая, тринадцатая, тридцатая и сорок вторая — как раз и касаются вопроса о рациональном достижении иррациональных удовольствий.

— И под «самыми важными» вы имеете в виду…

— Такие теоремы, которые могут привести к соблазну и ереси. И на эти вопросы Церковь никогда не могла дать достойного ответа. — Он улыбнулся всем нам. — О, чего только не скажешь в дружеской беседе!

Торвальд покраснел, но мне показалось, что Каррузерс этого не заметил.

Старик пастор продолжал:

— Так вот… Если бы я держал пари, то я бы рискнул утверждать, что если главный консультативный комитет проявит послабления относительно иррациональных удовольствий, то при этом произойдет только смещение противоречий, но вся система опрокинута не будет. — Его глаза сверкнули. — И это славно, потому что мне в моем возрасте было бы нестерпимо трудно осваивать принципиально новую богословскую систему.

Тепло улыбнувшись, он покинул нас и подошел к Шэну, который в это время увлеченно слушал какую-то историю, которую ему рассказывал Прескотт Дилидженс. Надо признаться, с каждым днем меня все сильнее удивлял отец Аймерика — ведь я привык судить о нем по рассказам своего друга и по тому впечатлению, которое он на меня произвел в первые дни моего пребывания в Каледонии.

— Мир становится необъяснимым, — вздохнул Аймерик. — Ну, так ты готов тронуться в путь, Пол, я так понял?

— Угу. Во-первых, это я заварил всю эту кашу. Все многоместные «коты» оформлены на мое имя. Должен же я позаботиться о том, чтобы собственность, отданная под мою ответственность, не пострадала. Кроме того, как я уже сказал, мне безумно хочется посмотреть, что там, по другую сторону гор. Думаю, вы с Жиро должны меня понять.

Аймерик пропустил насмешку мимо ушей и спросил серьезно:

— А ты не волнуешься о том, что может случиться, пока тебя здесь не будет?

Пол пожал плечами.

— Я занят бизнесом. Свобода меня интересует с точки зрения получения денег за счет нее. В политику я влезаю только тогда, когда меня к этому вынуждают.

Это прозвучало почти смешно — ну просто пародия на высказывания тех твердолобых каледонских капиталистов, с которыми мне довелось общаться на приемах и во время бесед, предназначенных для сбора данных для Аймерика. Однако ничего смешного на самом деле не было, поскольку Пол не просто верил в то, что говорил: он считал это такой же частью себя, как цвет глаз и собственный рост. Передо мной был парень, которому еще не исполнилось и двадцати, но при этом он точно знал, кто он такой и что собой представляет, и чего хочет от жизни. И я подумал о том, что мне редко попадались в жизни люди, ставшие взрослыми в ту пору, когда им еще не исполнилось двадцати. Уж я-то точно был не из таких.

Да, мы все казались такими, какими были, но Пол не просто «казался» — он был собой.

Я позавидовал ему, и это было непростительно, поэтому я мысленно выругал себя и вернулся к разговору. Полу, похоже, стало неловко из-за того, что он расписался в собственной узости мышления, и он стал оправдываться. Все его благосклонно выслушали, а потом Аймерик обратился к Торвальду:

— Ну а ты как? Поедешь?

Торвальд без раздумий ответил:

— Мне придется остаться.

Я не совсем понимал, к чему клонит Аймерик, но к чему-то он клонил — это точно. Он посмотрел на Маргарет. Она сказала:

— Мне хочется поехать. Только надо подумать, могу я себе это позволить или нет.

После довольно продолжительной паузы Аймерик осведомился:

— Жиро?

— Companhon, — отозвался я, — я понятия не имею о том, почему ты затеял этот опрос, но ведь ты меня достаточно хорошо знаешь для того, чтобы понять: если время и рабочие обязанности позволят, я бы с радостью воспользовался такой возможностью. Одна мысль о поездке по девственной местности на такое расстояние, где дикая природа развивалась сама по себе, без постороннего вмешательства… Короче, если я не поеду, я буду очень горевать об этом. Но кроме того, я отдаю себе отчет в том, что я здесь — не турист и что у меня есть обязанности как перед всеми вами, так и перед Гуманитарным Советом, и потому над ответом мне надо подумать. А теперь, Аймерик, будь так добр, растолкуй всем нам, почему это для тебя так важно? Может быть, ты планируешь обзавестись, так сказать, горящей путевочкой за полцены в последнюю минуту?