человеку, — сказал я. — Он скромен и воспитан. — Я не смог удержаться, чтобы не добавить: — У тебя, возможно, есть причины для такой враждебности. Помпей рожден свободным и к тому же богат.

Темные щеки Хрисогона вспыхнули, но он остался спокоен.

— Возможно, мой господин. Я знаю лишь то, что слышал. Ты, без сомнения, помнишь тот печально известный судебный процесс, в котором он был ответчиком пару лет назад?

Я покачал головой.

— Помпей был обвинен в присвоении общественной собственности, которую его отец незаконно приобрел во время военных кампаний.

— Довольно стандартное обвинение.

— Возможно. Он из предосторожности завязал знакомство с претором, ведущим расследование, и женился на его дочери за неделю до суда.

Я рассмеялся:

— К тому же благоразумный молодой человек. И он был оправдан?

— Естественно, мой господин. Собравшиеся на судебное разбирательство пели свадебные гимны, когда он выходил из здания суда.

Я сказал:

— Полагаю, ты относишься к нему с предубеждением, Хрисогон.

— Есть вероятность, мой господин, что и сам ты в этом вопросе не так уж не заинтересован, как хочешь казаться. Молодого человека сравнивают с Александром. Из него легко сделать героя.

Настала моя очередь злиться.

— Ты забываешься. Помни свое место!

Хрисогон поклонился.

— Моя единственная забота помогать тебе, мой господин Сулла, — сказал он.

Он удалился, беззвучно шагая в своих мягких сандалиях, как всегда словно тень.

Я доверял Помпею столь безоговорочно, что не только оставил его во главе трех его легионов, но и послал на север прибрежным путем в Латию[147] защищать мои фланги по мере моего продвижения вперед. Для него это был шанс, но с этого времени и впредь только я буду пользоваться любым шансом. Помпей мило поблагодарил меня и поклялся, что сделает все, что в его силах, чтобы оправдать оказанную ему честь. Он сразу же понял стратегию, которую я в общих чертах рассказал ему, добавил некоторые собственные проницательные предложения и ранним утром на следующий же день выступил в поход. Собралась небольшая толпа, чтобы проводить его; он махал рукой, смеялся, — роскошная фигура на белой кобыле. Светлые волосы раздувал ветер, солнце сияло в его начищенном до блеска панцире, хор труб ревел позади него. Помпей выезжал из города, его загоревшие на солнце крепкие крестьяне рысцой скакали за ним по пятам. Нола показалась скучным местом после его отъезда: словно сами камни были пропитаны его молодостью и приподнятым настроением.

Нашлось немало людей, которые неодобрительно ворчали по поводу покровительства, что я оказывал мальчишке, у которого, по их словам, еще молоко на губах не обсохло. Одним из самых громких недоброжелателей был Марк Красс, богатый финансист, добровольно вызвавшийся служить под моим началом офицером ставки. Мне пришло в голову, что и его тоже, хотя и по другим причинам, следовало бы убрать с моего пути. На центуриатной комиции я поручил ему отправляться к марсам для набора рекрутов среди горцев.

Красс выслушал меня в молчании, маленькие серые глазки нервно бегали на его сером лице старика. Трудно было представить, что он всего лишь на десять лет старше Помпея.

— Полагаю, у меня будет соответствующий эскорт, генерал, — сказал он наконец.

— Эскорт?

— Путь на территорию марсов, — пояснил Красс бесстрастным усталым голосом, — в руках врагов.

Мы с Метеллом переглянулись.

— Пять когорт, — сказал Красс, уставившись на пять своих толстых пальцев, — будет достаточно. Могу я считать, генерал, что…

— Нет, не можешь, Красс! — отрезал я. Мои губы скривились от отвращения, когда я посмотрел на него. — Твой отец и брат, я полагаю, погибли, борясь с Марием?

Его толстый упрямый подбородок утонул в складках на шее.

Трус, но опасный трус.

— Что из того? Я не понимаю, какая связь…

— И твои друзья и родственники — многие из них тоже погибли, разве не так?

— В самом деле, генерал, я не понимаю, разве сейчас подходящее время, чтобы предаваться сентиментальным воспоминаниям? Мои требования совершенно нормальные. Если Помпею дали три легиона…

«Ах, вот в чем дело!» — подумал я.

— Ты, возможно, забыл, Марк Красс, за что мы боремся. Ты просишь эскорт? Очень хорошо. Можешь взять его. Следовательно, я даю тебе твоего отца и брата, твоих родственников и друзей — всех тех, кто был несправедливо убит и чьих убийц я преследую. Пусть они позаботятся о твоей безопасности.

Интересно, как он это воспримет? Что в нем сильнее — амбиции или гордость?

Красс посмотрел на меня, оценивая с головы до ног, как финансисты оценивают своих конкурентов по бизнесу. Наконец он пожал мощными плечами и сказал:

— Я — в полном твоем распоряжении, генерал.

В его тоне не было и намека на стыд или раскаяние.

Все дело в том — и Красс прекрасно знал об этом, — что я не мог выделить ему людей, которых он просил, а если уж на то пошло, я не настолько ему доверял, даже если бы и мог. Кроме всего прочего, сами солдаты находились на опасной грани мятежа. Все две сотни стадий по самой богатой области Италии я вынуждал их соблюдать присягу: никаких погромов, никаких грабежей. Мой мирный договор с Митридатом лишил их огромной добычи, о которой они мечтали, от разграбления Азии. Их настроили сражаться за завоевание собственной страны, и теперь последовала неизбежная реакция. В лагере шли разговоры о массовом дезертирстве — не на сторону марианцев, а домой. Ветераны бессвязно говорили в пьяной ностальгии о своих домах в деревне. Восстановить дисциплину стало почти невозможно, не провоцируя безобразных инцидентов. А такие инциденты, в свою очередь, означали репрессии — прилюдную порку, физическую расправу.

Если бы Норбан напал на нас еще пару недель спустя, весь ход войны мог бы быть совсем другим.

Мои шпионы сообщили о его выступлении из Капуи; он сошел с Аппиевой дороги и направлялся через заросли дикого кустарника у горы Тифаты[148]. Я разделил командование с Метеллом Набожным — его невероятная сонливость скрывала большие тактические навыки — и оставил лишь жалкое подобие гарнизона в Ноле. От перспективы настоящего сражения мои легионеры значительно приободрились. Я повел их в гору стремительным шагом по старой дороге через Свессулу и Калатию[149]. Даже сейчас, после всех этих недель проволочек и колебаний, Норбан застал нас врасплох в скалистой долине, далекой от человеческого жилья, набросившись на нас с холмов в густом предрассветном тумане.

Но даже в самом первом столкновении мне стало ясно, какое преимущество я имел в своих опытных, закаленных в сражениях отрядах. Не было никакого замешательства, никакой паники. Несколько быстрых слов возглавляющих колонны и центурии —