«Помощник всех генсеков» известный А. Александров-Агентов, деятель совсем не патриотического лагеря, дал высокую оценку Устинову, оценку вполне объективную:

«Пожалуй, самым близким из окружения Леонида Ильича Брежнева по руководству партией и страной был Дмитрий Федорович Устинов…

Брежнева и Устинова объединяло многое. Начать с того, что это были люди практически одного возраста — Устинов был на два года моложе Брежнева. Между ними было большое сходство и в плане, я бы сказал, культурного уровня и профессиональной направленности. Как и Брежнев, Устинов был довольно далек от всякого рода культурных проблем. Более того, я бы сказал, что между ними было очень большое сходство характеров, чисто человеческих качеств. Устинов, как и Брежнев, был человеком общительным, доброжелательным, оптимистом по натуре. Им легко было понимать друг друга, они во многом одинаково смотрели на окружающий мир. Однако по характеру Устинов был намного тверже и решительнее Брежнева. И, уж конечно, был гораздо более неутомимым работником. От его помощников я знаю, что Устинов никогда не работал меньше 12 часов в день, но часто больше. И, как правило, приезжал на работу в выходные дни. Тут, конечно, сказывались привычки, выработанные еще в годы войны и вообще в те времена, когда он входил в ближайшее окружение Сталина».

Надо признать, что деловые и человеческие качества Устинова ценили, видимо, все, во множестве мемуарных свидетельств о нем не сыскать ни одного резко отрицательного суждения. Среди многих отзывов такого рода приведем лишь один, принадлежащий много знающему работнику ЦК В. Болдину (из его позднейших воспоминаний):

«Я неплохо знал Д.Ф. Устинова, ибо еще в 1965 году по его просьбе некоторое время работал с ним, хотя тогда уже готовился и сдавал экзамены для поступления в Академию общественных наук. Он попросил помочь ему, «пока будет входить в курс нового дела». В то время его избрали секретарем ЦК, и он курировал вопросы оборонной промышленности и химии. Я видел его в работе. Он обладал тогда достаточно хорошим здоровьем, огромной работоспособностью, сохранившейся еще, видимо, с военных лет. Дмитрий Федорович ежедневно приходил к 8 часам утра и уходил после 12 ночи, а часто и позже. В его кабинете постоянно были люди, проходили большие совещания, приглашались крупнейшие ученые, военачальники, конструкторы…

Вел заседания Д.Ф. Устинов жестко, по-деловому, давал высказаться всем, но решения принимал сам или просил подготовить их для рассмотрения на Совете Обороны или в Политбюро ЦК. После таких многочасовых заседаний Дмитрий Федорович оставлял еще некоторых конструкторов и долго обсуждал конкретные вопросы, часто звонил на места, иногда в далекие восточные районы, несмотря на то, что в Москве было 2–3 часа ночи. В результате огромной работы того периода и были заложены принципы и основы современной оборонной мощи и развития военно-промышленного комплекса. В последующем с переходом на работу в Министерство обороны Д.Ф. Устинов приобрел такой вес и поддержку среди военных и работников-оборонщиков, что являл собой по существу главную и авторитетную фигуру в Политбюро, правительстве и государстве».

Итак, Устинов, как и Черненко, были управленцами, причем первый из них даже талантливым, но оба — именно управленцы, а не политические руководители. В идеологических делах они разбирались совсем уж неважно, в вопросах культуры, даже в простейших советских измерениях, не были сведущи вовсе. Своих следов в этом они не оставили никаких. Теперь, вспоминая такое, можно лишь грустно вздохнуть…

Свято место пусто не бывает. Суслов и Андропов, прямо руководившие идеологическими вопросами, были крайне осторожны и резких движений в этой области предпринимать не решались. Конечно, оба они враждебно относились к первым начавшимся при них шагам русского возрождения, а Андропов даже тайно сочувствовал евтушенкам и прочим шатровым. Но к Брежневу они с этим не ходили. (Помнили, конечно, чем завершилась скандальная вылазка Александра Яковлева.)

Однако с этого фланга на Генсека влияли совсем иные люди, неизмеримо более нижестоящие по партийной номенклатуре. Их имена уже назывались, включая известного Г. Арбатова. С середины семидесятых возросло тайное воздействие главного брежневского помощника — Г. Цуканова. Тот же Арбатов откровенно свидетельствует, что первые годы, находясь рядом с Брежневым, он всего лишь «помогал ему в делах, связанных с общим руководством оборонной промышленностью. После того, как Брежнев занял пост Генерального секретаря, Цуканов, функции которого стали более широкими, начал помогать ему в экономических, а со временем и в других делах. И для этого (сказалась, видимо, привычка руководителя крупного дела, каким был завод) привлекал в качестве экспертов специалистов, которым склонен был доверять. Не могу сказать, чтобы у него с самого начала были четкие идейно-политические позиции по вопросам, вокруг которых развертывалась особенно острая борьба, — о Сталине и курсе XX съезда, и о мирном сосуществовании и других; он раньше просто стоял от них в стороне. Но быстро определился. Не в последнюю очередь потому, что, лично зная многих консерваторов, роившихся вокруг Брежнева, относился к ним с глубокой антипатией. Может быть, это заставляло искать людей, определенным образом настроенных, нередко спрашивая совета у Андропова, которому очень доверял. В число тех, кого привлекали для выполнения заданий Брежнева либо для рецензирования поступающих к нему от других помощников материалов, попали Н.Н. Иноземцев, А.Е. Бовин, В.В. Загладин, автор этих воспоминаний, а также Г.Х. Шахназаров, С.А. Ситарян, Б.М. Сухаревский, А.А. Агранович и некоторые другие».

Строки эти писались и публиковались осторожным всегда советником Арбатовым в пик горбачевской «перестройки», когда уже почти все скрепы великой Советской державы были подточены. Вот почему непривычно откровенен мемуарист — ив отношении подлинной роли всегда державшегося в густой тени Цуканова, и в особенности — в приводимом им списке иных влиявших на Генсека лиц. О, этот список и в самом деле заслуживает внимания! Отметим прямо и четко: русских там нет ни одного, малоизвестный Ситарян, видимо, армянин, зато все остальные, включая Цуканова и самого Арбатова… они вполне могли бы обрести ныне двойное гражданство, и нет никаких сомнений, какое именно. Вот эти-то люди нашептывали дряхлеющему Брежневу про опасных «консерваторов-сталинистов», о необходимости дружбы с Западом и готовили будущих «перестройщиков». Отпора всем им в окружении Генсека тогда уже не находилось.

В заключение следует привести краткое, но очень точное наблюдение осведомленного сотрудника партийно-государственного аппарата Ю. Королева, опубликованное много лет спустя после событий:

«Итак, в 1977 году президентом опять стал теперь уже семидесятилетний, довольно потрепанный жизнью Леонид Ильич Брежнев. Что-то в нем сильно изменилось, видно, не прошли даром годы политических баталий, напряженная работа на посту Генсека, разного рода излишества. Заматерел и обрюзг некогда привлекательный мужчина. Только, пожалуй, густые брови остались неизменными, что породило в народе выражение: «Бровеносец в потемках».

Правда, был он еще довольно энергичен. Председатель занялся делами сразу же: как большими государственными, так и партийными — беседы, встречи, совещания».