— Я подключу специалистов, — сказал генерал Ярива, — включая авиаторов. Прямо сейчас переговорю с Мотти. И можешь приступать к тренировкам.

— Кен, генерал, — повторил сааль Брог, глядя на карту. Мысленно он уже был там, в пустыне, на территории врага…

* * *

…Пока продолжались дебаты в Кнессете и совещания в правительстве Израиля по поводу принятия мер в связи с растущей русской угрозой, министр обороны Моше Даян, на всякий случай, установил «красную черту» в 30 километрах к западу от Суэцкого канала, запретив летчикам Хель Авира пересекать ее, если русские на своих МИГах также не будут ее нарушать с противоположной стороны канала. Это сообщение несколько раз было передано в эфир радиостанцией «Голос Израиля» на русском языке, и возымело свое действие: ни израильские, ни советские летчики эту черту старались не пересекать.

Но негласная договоренность не касалась приканальной зоны, где располагалась передняя линия обороны египтян и все радиолокационные станции раннего обнаружения от Порт-Саида на севере до Эль-Гардаки на юге. И израильский Хель Авир приступил к бомбардировкам этой зоны. Радары в Фаиде подверглись особенно яростным ударам.

…После серии интенсивных воздушных налетов и Агееву, и Полещуку, и арабским офицерам стало понятно, что израильтяне не оставят роту в покое пока не уничтожат. Оставив на горе макет РЛС «П-12» с имитатором излучения, рота ночью сменила позицию. Переместились в район разбитого аэродрома, и затаились среди полуразрушенных ангаров.

Полещук побродил по новому месту: повсюду следы войны и запустения, какие-то искореженные металлические конструкции, остатки построек, горы битого кирпича, холмики нанесенного ветром песка, хлам, мусор. Разглядывая все это, он вспоминал рассказ Сафвата о «шестидневной» войне и этом самом аэродроме…

Утром над старой позицией появилась пара «Скайхоков», спикировали, один из них выпустил ракету, затем самолеты сверкнули на солнце плоскостями, делая горку, и скрылись. Больше никакого интереса к горе израильтяне не проявляли. Разведка, как водится, доложила точно.

Через пару-тройку дней, усилиями капитана Агеева радары заработали. Обзор стал, конечно, похуже: видеть станциям мешали «местники»,[120]но боевые задачи рота худо-бедно выполнять могла. К счастью, не пришлось мучиться с отрывкой укрытий: их, оставшихся от прежних хозяев, оказалось более чем достаточно. Но, пожалуй, самое важное — на позиции был действующий водопровод, причем совсем рядом с мальгой.

…Несколько дней передышки ослабили бдительность Полещука. Впрочем, расслабился не только он. К тому же на всех сказывалась наступившая жара. Капитан Агеев почти каждое утро доставал своего батальонного начальника подполковника Грушевского в Абу-Сувейре просьбами об отпуске в Каир. Получив очередной отказ, он плелся к радарам и целыми днями ковырялся с неисправными блоками.

Полещук был предоставлен самому себе. Торчал на КП роты, а когда надоедало смотреть на круговерть воздушных целей над Синаем, шел к свободным от дежурства офицерам. Под заунывные или веселые арабские мелодии из транзисторного приемника Полещук пил с арабами чай-кофе с неизменной «Клеопатрой». Нескончаемые разговоры велись о женщинах, политике, исламе, жизни в России и… вновь о женщинах, таких далеких отсюда, с берега Большого Горького озера.

Выпросив у командира роты капитана Набиля машину, съездили с одним из офицеров на озеро. Полосу берега там обороняла алжирская пехотная бригада, с которой сразу же после передислокации на новую позицию по второму разу договорились о взаимодействии. Алжирцы, тарабарский диалект которых ни египтяне, ни тем более Полещук, почти не понимали, показали участок, свободный от противодесантных мин. Полещук поплавал в одиночестве, но никакого удовольствия не получил: вода оказалась теплой до противности, не говоря уже о том, что купаться рядом с минами было, мягко говоря, некомфортно…

Кто вскоре сообщил о радиотехнической роте израильтянам: агентура в Фаиде в виде обычных феллахов в полосатых галабиях, или роту вычислили средствами радиоэлектронной разведки с Синая — так и осталось неизвестным. Через пару дней мирной жизни позицию вновь начали бомбить.

…Начало воздушного налета застало Полещука врасплох, когда он находился вне убежища, в маленьком кирпичном строении, где арабы варили на примусе чай, совсем рядом от входа в блиндаж КП роты. Полещук лежал ничком в двадцати пяти метрах от спасительной дыры и с ужасом думал, что ни добежать, ни доползти туда не сможет, не успеет.

Осколки ракет, взрывавшихся неподалеку, низко разлетались в стороны, высекая искры и оставляя борозды в бетонке бывшего аэродрома. «Оставаться здесь, — лихорадочно крутились мысли в голове Полещука, — верная смерть, бежать — посечет осколками… Все, кранты! Что делать!?…» Совершенно оглушенный взрывами, он, приподняв голову, смотрел на то, как беззвучно, словно в немом кино, парят в воздухе, в облаках пыли и дыма рваные куски металлических ангаров… А выше сверкала смертоносная карусель израильских самолетов. По лицу Полещука потекли струйки пота, резь в глазах мешала видеть, ему стало страшно…

Внезапно Полещук почувствовал, что кто-то дергает его за сапог. Обернувшись, увидел лежавшего за ним солдата из обслуги командного пункта, но его имя так и не вспомнил. Солдат что-то кричал, и Полещук видел раскрывавшийся рот, шевелящиеся губы… Полещук махнул рукой в направлении КП и, когда пара самолетов, в очередной раз, отбомбившись, уходила в сторону солнца, надвинул каску на глаза и рванул к блиндажу. За несколько шагов до входа он чуть не упал от толчка в спину, удержался и кубарем скатился в дыру мальги.

Полещука подхватили руки египтян и, плохо соображая, он очутился в центре блиндажа. Оглушенный, мокрый от пота, ничего не видящий в запыленном, освещаемом тусклым светом ламп пространстве КП, Полещук тяжело дыша, постепенно приходил в себя. В его башке рефреном звучала одна мысль — спасен, спасен, жив… Еще раз пронесло…

Увидев его, капитан Агеев дернулся, и с выражением ужаса привстал со своего обычного места.

— Саша, ты что, ранен?! — скорее догадался, чем услышал Полещук слова советника. — Ты весь в крови!

Капитан Агеев подошел к Полещуку и уставился на него, не зная, что делать…

— Валлахи, мафишь хагя[121]— почему-то по-арабски заговорил Полещук, когда с него стали срывать окровавленное на спине хаки и осматривать. — Сигарету! — попросил он. Ран действительно нигде не было, боли Полещук не чувствовал. Ему сунули в губы сигарету, чиркнули зажигалкой. Агеев протер спину влажной тряпкой, нашли чье-то рабочее хаки…

— Шадда хиляк! — Крепись! — сказал кто-то из офицеров, похлопав Полещука по плечу. — Шатыр, Искяндер! — Молодец! — ободряюще добавил другой. — С нами Аллах!

…После налета в нескольких метрах от входа в блиндаж Полещук увидел то, что предполагал: убитого солдата в луже уже запекшейся крови вперемежку с серо-розовыми фрагментами мозгов. Страшную картину дополняли полчища черных мух. Несчастному солдату, бежавшему за Полещуком, осколком, как зазубренной бритвой, снесло половину черепа. Даже если бы на нем была каска, это его бы не спасло. Полещук отошел в сторону, его начало тяжело рвать…