Над комтурством Поэ-Лаваль небеса разверзались так же часто, как и над Сассенажем. На следующий же день после неудавшегося побега Джем из окна смотрел, как удаляются по дороге его янычары. Следуя по долине Дюранса, они через две недели окажутся в Марселе, если только из-за отвратительной погоды не придется делать остановки слишком часто.

— У них нет проездных документов, — усмехнулся Джем, когда Ги де Бланшфор описал ему их маршрут, куда более прямой, чем тот, которым турки добирались до Поэ-Лаваля.

Теперь они говорили друг с другом, не лицемеря, и принцу все больше нравились эти беседы. И хотя ни тот ни другой в этом себе не признались бы, провалившийся побег их сблизил.

Ги де Бланшфор с улыбкой разгладил карту королевства, которую разложил на своем столе, когда принц попросил его показать, где находится Рошшинар.

— Вы правы. Но госпитальеры могут свободно перемещаться по землям Франции, поэтому они благополучно достигнут цели. А если бы кто-то и пытался ставить им препоны, то чьим именем? В королевстве пока безвластие.

Джем принял его доводы, и Ги де Бланшфор пригласил его на ужин.

Проливной дождь за много дней так и не смог вымыть из промежутков между камнями на террасе недавно пролитую кровь. Почерневшая, свернувшаяся, она постоянно напоминала принцу о предательстве его жены. Джем видел, как она садилась на мула на следующий день после схватки. Муния горделиво посмотрела на него. Лицо ее светилось радостью свершившегося отмщения. И никаких угрызений совести! Джем тогда укрепился в своем решении. С жены он перевел взгляд на одного из отбывающих турок. Тот на мгновение опустил веки, давая понять, что приказ будет исполнен. Не закончилась еще кровавая ночь, как Хушанг нашел его и передал распоряжение принца. Джем знал, что оно будет исполнено в точности. Египтянка не сойдет с корабля.

«Жалость не должна мешать торжеству справедливости», — наставлял его отец.

Сколько убитых, сколько раненых, и все из-за уязвленной гордости этой дьяволицы! Погибло более двухсот французов и турок. Комтурство превратилось в бойню. Так пусть же она умрет! Она это заслужила. Джем смотрел, как она удаляется, счастливая сознанием своей безнаказанности. Он содрогнулся от злости, подумав об Анваре, который в бою потерял ухо, о челеби Насухе, чья рука, столь искусно украшавшая миниатюрами стихи Корана, была повреждена.

Друзей его мучила неутоленная жажда мести, которую только усиливало постоянное присутствие Филибера де Монтуазона. Не говоря уже о том, что до отъезда в Рошшинар все они оказались под замком в покоях Джема. Никому из турок не разрешалось выходить в город. Не имея сабель, они не могли упражняться в искусстве боя. Даже мысли о борьбе, о сопротивлении, теперь были под запретом.

— Из соображений безопасности. Мои люди похожи на ваших, Джем, у них такая же горячая кровь, и они скорбят о павших товарищах, — оправдывался великий приор.

— Вы дали обещание.

— В Рошшинаре вам вряд ли будет угрожать опасность. И вы с друзьями получите обещанное. Разумеется, в пределах того, что мне позволено вам дать.

— То есть?

— Вы сами прекрасно знаете, Джем. Все, за исключением истинной свободы.

Джем предпринял попытку успокоить своих друзей.

— Куда бы мы ни отправились, герцог Савойский нас не забудет, — пробурчал Хушанг пылкий, Хушанг воинственный.

— Я дал клятву.

— А мы — нет, — сказал Анвар с улыбкой, не предвещающей ничего хорошего.

— Пленник я есть, пленником и останусь. Я не могу навязать вам мою судьбу. Вы можете уйти, когда захотите. — Джем вздохнул, глядя на их искаженные гневом лица.

Их невеселые взгляды обратились к нему.

— Что мы будем за друзья, если покинем тебя?

— Это правда. Ты подписал соглашение, где они черным по белому изложили свои обещания. Там же стоят подписи великого магистра ордена и свидетелей. Я это знаю. Я при этом присутствовал. На Библии они поклялись помочь тебе вернуть трон, отвезти тебя в Венгрию. Да, ты дал клятву, но пусть сначала они исполнят свои обещания! — взвился Насух.

— Слово турка стоит больше, чем обещания сотни франков… Разве не ты мне это повторял, друг мой?

Анвар, молочный брат, покачал головой, своей красивой головой, на которой вместо тюрбана была повязка, пропитанная с одной стороны кровью.

— Я и сейчас скажу то же самое, Джем. Вот мое последнее слово: если герцог организует побег, я заставлю тебя бежать, тогда твоя честь будет восстановлена, а моя жажда мести — удовлетворена.

Все закивали, и Джему пришлось согласиться. Его товарищи никогда не сдадутся. Быть может, Аллах еще ниспошлет им надежду? Каждую ночь, слушая, как дождь стучит в окно, он думал о кинжале под подушкой. Этот клинок в форме полумесяца был отныне его единственным оружием. Но нет, у него было кое-что еще, и оно заставляло звучать в его сердце слова поэтов из Карамана. Это никто не отнимет. Имя этому оружию — дружба…

Прежде чем отправиться в Эг-Морт, Ангерран заехал в Ля Рошетт. На несколько минут, которые превратились в несколько часов, потом и в целую ночь. На второй день, все еще оставаясь под крышей своего дома, он спрашивал себя, правильный ли выбор сделал. Красота Филиппины тронула его сердце. Она достигла брачного возраста, и, насколько он успел заметить, в женихах недостатка не было. Во время свадебных торжеств он дважды видел, как ей под дверь кавалеры подсовывали записки. И все же она все время была рядом, наслаждалась его обществом, отвергая ухаживания других. Однако он, будучи неглупым юношей, понимал: девушка долго жила в уединении, а потому обратила свое внимание на первого же галантного и привлекательного внешне кавалера. Без славы и состояния он не достоин ее руки и не стал бы подобной просьбой обижать барона, который был к нему столь щедр. Значит, ему нужно от нее отказаться, чтобы, возможно, обрести право ее любить. Печальный выбор благородного человека. Достойный рыцаря, которым он отныне является. Но как же тяжело это принять! Имеет ли он право на сомнения?

Когда разразилась первая гроза, в душе Ангеррана царило такое смятение, что ливень облегчил его душу вместо непролившихся слез. Он бродил из комнаты в комнату, которые все казались ему слишком пустыми.

Разве не мог он с благодарностью принять это ленное владение, эту усадьбу, стать здесь хозяином, отдавать распоряжения, вести себя как сеньор? Повелевать, как это принято у господ? Привыкнуть, освоиться в новой роли… Остаться, довольствоваться тем доходом, который приносит лен, временами жить в особняке в Гренобле, который ему подарили на пятнадцатилетие… В качестве свадебного подарка преподнести все это Филиппине, без угрызений совести принять владения, которые она принесет ему в качестве приданого, слушать смех своих детей, их с Филиппиной детей… И управлять своим домом на манер рыцарей былых времен. Вот что нашептывал ему здравый смысл. Не упустить свой шанс…

И все же на третье утро Ангерран приказал оседлать своего коня. Тучи висели так низко и выглядели такими грозными, что встревоженное животное чуть было не сбросило его, встав на дыбы.