Я не слышал, чтобы кого-то увольняли, тем более личных слуг монаршей семьи. — Кристиан снова указывает на дату внизу страницы. — Но мне не дает покоя это число. Ночью одиннадцатого ноября императорская семья бежала в охотничий домик в Эккартсау. А десятого они еще не знали, что придется скрываться так поспешно, и не нуждались в средствах. Карл забрал из казны кучу драгоценностей еще до того, как курс кроны обвалился. У них не было никаких причин расставаться с няней.

— Так почему же, ты думаешь, ее уволили? — спрашивает Эшли.

Кристиан указывает на вероисповедание Флоры: католицизм.

— Флора не была католичкой, — твердо произносит Эшли, но потом начинает сомневаться: — Или как?

— Разве Хелен не упомянула бы об этом? — поддерживает ее Джейк. — И разве это не спасло бы ее от лагеря?

— Видите ли… — Кристиан начинает говорить своим профессорским тоном, и Бек это раздражает. — Возможно, что она приняла иудаизм позже. Межконфессиональные браки в то время были запрещены. Так что католичка могла выйти замуж за вашего прадедушку, только обратившись в его веру. С другой стороны, она могла солгать о своей религии. Цита отличалась невероятной набожностью. Все в ближайшем окружении обязаны были посещать мессу дважды в день и ежедневно ходить на исповедь. В ближний круг допускались только католики.

Джейк гладит короткую щетину на щеке.

— Значит, если она солгала и императрица узнала об этом…

Кристиан кивает.

— Но как она вообще получила работу при дворе? — спрашивает Эшли. — В то время это, вероятно, было весьма привилегированное место.

— Видимо, у нее имелись полезные связи. На эти должности брали только по рекомендации родственников или друзей, — объясняет Кристиан.

— Мы уходим в сторону, — строго произносит Бек, скрывая разочарование за властным тоном. — Неважно, как ее взяли на работу и была ли она католичкой. Главное, что ее уволили. Тех, кого выгоняют, не провожают щедрыми подарками.

— Если речь вообще идет о твоей прабабушке, — напоминает ей Кристиан.

Хотя Бек и благодарна ему за то, что он поддерживает хоть искру надежды, результаты поиска, как ни крути, неутешительные. Если придворная няня не их прабабушка, то больше зацепок у них не осталось. Если же все-таки она, значит, их прародительница воровка.

В баре душно. Никто не прикасается к потно-блестящим закускам из мяса и сыра, только Бек тянется к ломтику салями и разрывает его пополам. Кристиан заказывает вторую бутылку вина.

— Если бы она украла алмаз после увольнения, — говорит Джейк, — разве император не приказал бы найти ее? Не послал бы кого-то за ней, обнаружив пропажу?

Бек хочет сказать «Какая разница?», но Кристиан опережает ее.

— Когда монаршая семья уехала в сельскую местность в Австрии, доверенный человек Карла переправил драгоценности в Швейцарию. Император, скорее всего, узнал о пропаже после прибытия в Швейцарию. А к тому времени его успели предать столько людей, что он мог и не заподозрить в краже Флору.

Эшли мотает головой, и прядь волос выбивается из хвоста и падает ей на лицо.

— Не складывается. Как она вообще смогла проникнуть в хранилище драгоценностей? Она ухаживала за детьми. Не понимаю, как…

— Эшли. — Бек удивляет расстроенный голос сестры — Эшли явно очень хочется приписать Флоре героические качества. И дело не только в деньгах. Как Эшли будет жить, если они потеряют алмаз, если Райана посадят в тюрьму, если растает всякая надежда? Не если — когда. Все это теперь неизбежно.

— Мне жаль, что сведения, которые я нашел, вам не помогли, — произносит Кристиан.

Эшли сдувает волосы со лба и с ледяным выражением лица смотрит на сестру.

— Надо было продать алмаз итальянцам.

— Что ж, значит, я виновата. — Бек старается сохранять самообладание. Она знает, что ее сестре придется пережить больше, чем утрату бриллианта.

— Все это могло закончиться четыре месяца назад. Репортеры, статьи, судебный иск, преследования — ничего этого не случилось бы, а мы стали бы на полмиллиона богаче.

— Прекрати, Эшли, — старается успокоить ее Джейк. — Давай не будем.

— Конечно, вставай на ее сторону. Плевать на то, что она годами отказывалась разговаривать с тобой, хотя сама была во всем виновата, подлизывайся к ней, как ты всегда делаешь.

Она чувствует едкий вкус гнева на языке, его металлический запах в носу. Ощущает, как в душе поднимается характерное для Миллеров бешенство, но удивляет всех, включая себя, и начинает рыдать. Кристиан потирает руки и отворачивается. Барменша тщательно расставляет тарелки на витрине, притворяясь, будто ничего не замечает.

— Ну перестань. — Бек обходит маленький столик и обнимает сестру. Джейк тоже встает и обхватывает их обеих.

Когда они разнимают объятия, Эшли застенчиво смеется, вытирая со щек слезы. Брат и сестра тоже смеются. Кристиан смотрит на них в недоумении, и Бек понимает, что он единственный ребенок в семье и внезапный гнев, сменяющийся внезапным прощением, ему непонятен. Или же он относится к редкой породе людей, которые хорошо ладят с родственниками.

Эшли машет барменше и оставляет на столе стопку купюр по двадцать евро. Джейк замечает, что старшая сестра теперь всегда платит наличными, чего раньше никогда не было.

Они выходят в уличную прохладу и возвращаются к отелю. Эшли и Джейк отстают от Бек и Кристиана.

— Может, она и не крала бриллиант, — говорит Кристиан.

— Это неважно. Увольнение дает почву для обоснованного сомнения.

Кристиан искоса посматривает на Бек.

— Вы еще хотите ехать в Кремс-на-Дунае?

Она пожимает плечами.

— Петер Винклер ждет нас. Мы с таким трудом с ним связались. Неудобно отменять встречу.

— Мне жаль, что поездка прошла впустую.

— Это не так.

Кристиан улыбается и берет ее за руку. Ладонь у него слегка влажная.

В этот миг Эшли отрывает взгляд от дороги, по которой она пинала камушек, и хватает Джейка за плечо, указывая на Кристиан и Бек, которые, рука в руке, идут вперед, сливаясь на мощеных улицах Вены с другими безымянными парами.

Утром все молча отъезжают на поезде от станции Хайлигенштадт по направлению к Кремсу-на-Дунае, где живет Петер Винклер. Яркое солнце припекает сквозь стекло, согревая лицо Бек, наблюдающей, как удаляется Вена. Пейзаж меняется от коттеджей с соломенными крышами до разноцветных домиков, увитых виноградными лозами с гроздьями разной степени зрелости.

Средневековый Кремс, как Миллеры и ожидали, оказывается причудливым населенным пунктом. Петер Винклер владеет галереей на Вихнерштрассе, но приглашает встретиться в своем доме на холмах за городом. Американские гости пересекают главную улицу — длинную вереницу кафе, аптек, магазинов верхней одежды и художественных галерей — и взбираются к каменной церкви на вершине холма. Улица сужается, и они протискиваются по тесным переулкам между зданиями. На вершине холма улица огибает церковь, и путешественники пробираются по извилистой дороге к другой стороне холма, где