Краем глаза я увидел грузовичок, который мчался по параллельной дороге в нужную мне сторону. Попутка! Я отчаянно замахал руками: «Эй! Стой! Куда ты?»

Но то ли санная дорога в том месте далеко отступала от накатанной, автомобильной, то ли снежная пелена подступавшего бурана была уже настолько плотной, что водитель меня не заметил. Машина, стреляя синими выхлопными газами, промчалась мимо. Я понял свою ошибку. Надо идти по дороге основной. Чтобы вовремя остановить попутку.

На лыжах по автомобильной дороге, оказалось, идти совсем невозможно. Она была накатана до ледяной корки. Лыжи разъезжались в разные стороны. Я несколько раз падал, больно ударяясь о замерзшие вдоль обочины колдобины.

Трудности заставляют человека искать выход. Он начинает бороться с обстоятельствами. Побеждает только тот, кто преодолевает обстоятельства. А что же, по-вашему, ложиться и замерзать?! Я достал из рюкзака веревку, которой снабдил меня Иосиф. Железным наконечником лыжной палки проковырял в полах зловредной шляпы аккуратные, казалось мне, дырочки и привязал бечевку. Теперь сомбреро тянулось за мной, скользя по ледяному насту дороги. Лыжи и палки я нес на плече, валенки почти не скользили. Брови и ресницы заиндевели от дыхания. Но радость наполняла меня. Кажется, я нашел выход! И теперь я точно знал, что обязательно дойду и приволоку вслед за собой ковбойский головной убор. Не говоря о кожаных штанах, кольте и шпорах. Тогда я еще не знал, что стремительное разрушение прекрасной шляпы уже началось.

Я все время оглядывался назад, чтобы не просмотреть попутку. Хотя машина и так бы остановилась, заметив одинокую фигурку путника. На шляпу я почти что и не смотрел. Оригинальная транспортировка сомбреро по ледяному покрову казалась мне бесспорной.

Обернувшись в очередной раз, я заметил в серо-молочной пелене черную точку, которая двигалась. Но теперь уже по санной дороге. Лошадка в розвальнях с мужиком-кучером на облучке. Я подхватил шляпу, перевалился через отвал дороги и по глубокому снегу, опережая свою удачу, добрался до санного пути. Возница, незнакомый мужик в тулупе и меховых рукавицах, покосился на сомбреро:

– Куда тебя, паря, понесло в такую метель?

Я сбивчиво пояснил, что иду в Маго, у нас будет новогодний вечер, несу карнавальный костюм.

– До Сахаровки подвезу, – сказал мужик и, пряча огонек спички в горсти, закурил самокрутку, – за молоком на ферму еду, потом обратно.

Как все-таки хорошо ехать в санях-розвальнях, укрывшись шубейкой! У кучера был второй тулуп, на котором он сидел, вывернув мехом наружу. Охотно поделился.

Скрипел снег под полозьями саней, вкусный дымок махорки забивался в солому, которой были устланы сани. И даже ветер, казалось, выл теперь не над нами, а в стороне. Возница подергивал вожжами, покрикивал на лошадку: «Ну-ну, кормилица! Наддай!»

Уже проехали Шпиль, каменный мыс, вдающийся скальным обрывом в Амур. Летом мы здесь объедались зеленой, не дозревшей еще черемухой. Заросли ее подступали к самой воде. Уже была видна, все в той же снежной пелене, деревня Сахаровка. Цепочка подслеповатых домиков, протянувшихся по краю сопки над рекой. Возница, задумчиво посмотрев на сомбреро, привязанное к облучку, и на белое марево, ползущее из тайги, сказал:

– Может, переждешь метель в Сахаровке? Ты чей вообще-то будешь? Переночевать есть где? А то давай назад вместе со мной, в Иннокентьевку.

Я ответил, что, мол, сын Клавдии Кирилловны, и что мне обязательно надо в Маго, на новогодний бал.

Мужик пожевал губами и осуждающе покачал головой. Можно было понять, что он подумал: «Ишь, говна какая… На бал ему надо. Гусар!» Точно так же, в известном литературном анекдоте, кучер ответил критику Белинскому, когда тот на вопрос «Чем занимаешься, барин?» сказал: «А вот писатель напишет какую-нибудь книжку, а я возьму и разругаю!» Кучер покачал осуждающе головой и вслух заметил: «Ишь, говна какая!»

В Сахаровке я мог легко заночевать у дяди Жени Акташева, местного учителя начальной школы. Моя мама дружила с Акташевыми. Тетя Лиза работала фельдшером в сельской больничке. Я любил у них гостить и часто ходил на лыжах в Сахаровку. По таежной просеке три километра. По дороге Амурской километра четыре. Тетя Лиза угощала вкусным рыбным супом. Мама такого не варила. И обязательно жареной колбасой, обыкновенной – докторской, или она тогда называлась как-то иначе, с отварными макаронами. Великолепное воскресное блюдо! После обеда Евгений Петрович вел меня в Сахаровскую школу. Небольшая избушка с несколькими комнатами-классами. И там занимался со мной русским языком и литературой. Он задавал мне неожиданные вопросы и часто сам, в подробностях, отвечал на них. Каверина, например, я узнал и полюбил не без помощи Евгения Петровича Акташева. Гораздо позже описываемых событий дядя Женя работал в Николаевском-на-Амуре горкоме партии, и мы часто встречались. Я уже был журналистом, шли брежневские времена, позже названные застоем, и наши с ним разговоры были весьма далеки от понимания руководящей роли партии в обществе. Оба мы диссидентами не были. Ни я, ни Акташев Евгений Петрович.

Я вновь оказался на санной дороге. Привязал сомбреро сверху на рюкзак, как учил Иосиф. Гордыню пришлось смирить. Идти стало еще хуже. Широкие поля шляпы парусили так, что мне приходилось сгибаться пополам, чтобы двигаться вперед.

Сначала из виду пропали очертания зубчатых елей справа на высоком берегу. Потом пелена стала такой, что казалось: я все время, рывками, иду через стену снега. Пока еще мягкую, но уже очень упругую стену. Потом стало темно. Вытянутую вперед руку я не видел.

Я решил бросить лыжные палки, чтобы не сковывали движения. Не тут-то было! Палки придавали телу устойчивость, я на них опирался, пробиваясь в марево шаг за шагом. Потом я решил все-таки отвязать шляпу и тащить ее за собой на веревке по снегу, как раньше, на автомобильной дороге. Оказалось, что дырочка в сомбреро, которую я проковырял пикой лыжной палки, раскрошилась, и от полы отвалился целый кусок. Тогда я пробил еще две дырки в тулье, чтобы продеть поводок. И мысли не возникало о том, чтобы бросить бессмысленное занятие. Оставить шляпу просто на дороге! Пусть ее занесет снегом… Нет! Приведу, как собачку на поводке, на новогодний бал шляпу ковбоя. Теперь я действовал осторожно. Во-первых, я не стал снимать рукавиц, чтобы руки мгновенно не закоченели на ветру. Во-вторых, я все делал зубами и очень скоро закрепил веревку.

Я совершено не думал о том, что могу сбиться с пути, упасть и замерзнуть среди сугробов снега и ужасных завываний ветра. Конечно, я знал, что такое бураны на Нижнем Амуре. Они могли бушевать неделями. Люди по привязанной веревке выходили из дома в дощатые туалеты-скворечники. Никаких теплых отхожих мест тогда и в помине не было. Хлеб по домам развозил трактор.