Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Как и в прошлый раз, во всех окнах виллы горел свет. Во всех комнатах стеклянные люстры были утыканы горящими конусами свечей, словно заросли пылающих кустов подвесили под высокими оштукатуренными сводами потолков, где на фризах резвились не ведающие срама херувимы и путти. Когда Паскуале вошел в дом через двойные широко распахнутые двери, следуя за рыжим слугой и испанским лазутчиком, он услышал доносящийся откуда-то женский смех. Эхо этого смеха отдавалось в прихожей, где под бледно-голубым потолком застыли белые мраморные статуи. Смех звучал, готовый перейти в истерику, а затем резко оборвался, будто за ним захлопнули дверь.
Паскуале даже затаил дыхание. Он поглядел на рыжеволосого слугу, который просто улыбнулся и сказал:
— Сюда, прошу вас, синьоры.
Большинство комнат, через которые слуга повел Паскуале и испанца, молчаливого человека с прямой спиной, в простых черно-красных чулках и камзоле и кожаной тунике, перехваченной ремнем с большой серебряной пряжкой, были пусты, а в остальных попадались только отдельные предметы мебели. В одной комнате солдаты играли в дротики перед массивным камином, они так увлеклись игрой, что даже не взглянули на проходящих. Еще в одной комнате было сосредоточено настоящее книжное состояние, более сотни томов.
Дверь в дальнем конце этой комнаты была закрыта. И на двери было совершенно неуместное подобие молотка в виде маски Трагедии. Рыжий слуга прикоснулся к губам маски, легко и почтительно, прежде чем открыть дверь и ввести посетителей.
Паскуале замер, охваченный страхом. Похоже, этим страхам не будет конца.
Это оказалась та самая комната, где был убит Джованни Франческо. Тот же самый зев камина, в котором с яростным треском горели дрова, тот же похожий на трон стул, темное дерево было покрыто затейливым резным узором, оттененным кое-где золотом. А на стуле, как и в прошлый раз, сидел венецианский маг Паоло Джустиниани.
На нем была черная квадратная шапочка, черный балахон, вышитый шелковыми нитками, с разрезами до талии по бокам, из-под него торчали голые мускулистые ноги. На ногах были черные тапочки с загнутыми носами. Он обернулся к двоим уже присутствующим в комнате людям, так что Паскуале видел только его худощавый орлиный профиль, и сказал:
— Как вы видите, все прошло успешно. Теперь все мы готовы.
Одним из присутствующих был Салаи, который просто передернул плечами. Вторым — сидящий на стуле, собранный и прямой, с руками, закованными в кандалы и сложенными на коленях, Никколо Макиавелли. Он повернулся со своей спокойной ироничной улыбкой к Паскуале, и Паскуале улыбнулся в ответ, надежда встрепенулась в его сердце.
— Снова встретились в недобрый час, — кивнул Никколо, — хотя, надеюсь, ты найдешь все это интересным, Паскуале.
— И не надейся, — сказал Паскуале чародей. В его тосканском наречии слышался венецианский акцент, он несколько пришепетывал. — Надеяться здесь не на что, особенно тебе.
Рыжий слуга закрыл дверь и с беззаботным видом привалился к ней, совершенно беззлобно улыбаясь Паскуале.
Испанский шпион запротестовал звучным протяжным голосом, что он явился сюда по серьезному делу, делу, за которое было заплачено.
— О, отдайте ему, что он хочет, и покончим с этим, — сказал Салаи. Он зажал сигарету мясистыми губами и наклонился, чтобы прикурить, затем нетерпеливым жестом выпустил облачко дыма. На нем до сих пор была алая бархатная накидка, сбоку болтался узкий меч. Он прибавил: — Все это нагоняет на меня скуку.
— Я здесь не для того, чтобы вас развлекать. — Лазутчик выглядел оскорбленным.
Салаи насмешливо поклонился:
— Ах, простите, синьор. А я-то по вашему платью решил, что вы прибыли сюда на маскарад.
— Замолчите! — велел Джустиниани. Он прижал ладонь к ладони, левую поверх правой. Когда он разъединил их, на правой руке оказалась летающая лодка. — Она ваша, синьор, — сказал он лазутчику.
Рыжеволосый вышел вперед и размашистым жестом передал игрушку испанцу.
Джустиниани сказал:
— А теперь послушаем, что скажет нам художник.
У него была привычка в разговоре поднимать руку, требуя внимания. Паскуале показалось, что это странно: если бы он действительно обладал авторитетом, то ему бы внимали без всяких трюков.
— Вы же наверняка знаете, что он скажет, — заметил Салаи, — если притащили его сюда. Или будем играть в шарады?
— Здесь все честно, сами увидите, — уверил всех чародей. Он сложил руки перед грудью в издевательском умоляющем жесте и обратился к Паскуале: — Выкладывай, парень. Ты принес мне подарок. Покажи всем, что это такое.
Паскуале достал измятый лист бумаги:
— Вот, магистр. Это за жизнь Никколо Макиавелли. А остальное, когда мы уйдем отсюда с телом Рафаэля.
— Да, написано здесь действительно немало.
— Салаи не сказал вам правды. Когда он остался без пластин, он остался и без важных сведений. Одной модели мало. Еще необходимы эти вычисления, я принес только половину. Остальное, как я сказал, когда нас, вместе с телом, отпустят.
Чародей взял бумагу, взглянул на нее и передал Салаи:
— Это почерк вашего учителя?
— Его, — подтвердил Салаи.
Маг забрал у него бумагу и передал ее испанцу.
Салаи взорвался:
— Сколько писанины! Старик только и делает, что кропает, кропает, кропает. Один увесистый том за другим. Это может оказаться чем угодно, вообще чем угодно.
— Посмотрите внизу страницы, — упрямо сказал Паскуале. — Но потребуется зеркало, чтобы можно было прочесть.
Рыжеволосый слуга принес зеркало и передал его испанцу, который с его помощью прочитал неразборчивую фразу. Там, сочиненное Паскуале и Якопо и старательно продиктованное старику, было написано следующее: «Это запись верных расчетов, благодаря которым человек может летать с помощью вертикального винта, который поднимет его в воздух. Я, Леонардо, подтверждаю это».
Испанец прочитал фразу. Салаи выдохнул облако дыма и запротестовал:
— Надувательство! Любой обученный механик сможет построить машину на основе этой модели. Больше ничего не требуется, больше не за что платить. И нечего торговаться с этим… этой тварью.
— Тихо! — велел чародей. Его голос разнесся по комнате, и Паскуале почувствовал, как его сердце замерло на миг, словно подчиняясь приказу.
Никколо произнес с изумлением:
— Интересная задача! — Его глаза блестели, он наклонился вперед на стуле, подвижный и любопытный, словно птица. Цепь, соединяющая железные кандалы на запястьях, свернулась кольцом у него на коленях.
— Я принес все, о чем договаривались, — сказал Салаи. — О бумагах речи не шло. Кроме того, они могут и не принадлежать старику.