Мата никогда не считал себя способным на утонченные чувства, но, когда видел принцессу, сердце его начинало трепетать, дыхание прерывалось, совсем как в древних балладах, а когда смотрел в ее глаза, ему казалось, будто время остановилось, и хотелось лишь одного – сидеть вот так, рядом, и любоваться ее красотой.

Но больше всего Мате нравилось ее слушать. Кикоми говорила таким тихим голосом, что ему часто приходилось придвигаться поближе, чтобы разобрать слова, и тогда его окутывал цветочный запах – тропический, роскошный и пьянящий. Казалось, она ласкает его своим голосом, гладит лицо, перебирает волосы, нежно проникает в сердце.

Кикоми рассказывала о своем детстве на Арулуги, о том, как трудно быть принцессой, лишенной королевства. Она выросла в семье одного из преданных ее деду придворных, и, хотя мечтала считать себя дочерью богатого купца, как ее сестры, ей не давали забыть о тех обязанностях, которые накладывает королевская кровь.

Народ Аму продолжал считать ее своей принцессой, несмотря на то что у нее больше не было ни дворца, ни трона. Она танцевала в первом ряду во время больших праздников, утешала аристократов, которые сожалели об ушедшем величии королевства, и ходила в лучшие школы Мюнинга вместе с братьями и сестрами, где читала классические тексты на ано, училась петь и играть на кокосовой лютне. Титул принцессы она носила точно старый плащ, с которым связано множество сентиментальных воспоминаний: слишком потрепанный, чтобы согреть, но дорогой сердцу настолько, что невозможно выбросить.

Потом началось восстание, и за один день жизнь Кикоми изменилась так, что ей казалось, будто она попала в сказку. Министры ей кланялись, слуги со всеми почестями перенесли ее портшез во дворец Мюнинга, и все старые ритуалы и церемонии снова ожили. Вокруг нее выросла невидимая стена – титул принцессы не только давал огромные привилегии, но и давил тяжким грузом.

Мата прекрасно понимал, что она имела в виду, когда говорила про свои обязательства, про ушедшую древнюю славу и новые, трудноисполнимые мечты и надежды. Такое не дано понять тем, кто, как Куни Гару, родился в обычной семье и кого не лишали наследственного права. Для Маты Куни был братом, но Кикоми могла заглянуть в его сердце и увидеть, что он чувствует. Мата никогда не испытывал такой поразительной близости с другим живым существом, даже со своим дядей Фином.

– Ты похож на меня, – сказала Кикоми. – Всю жизнь тебе говорили, каким ты должен быть, рисовали образ, к которому тебе следовало стремиться. А ты когда-нибудь думал о том, чего хочешь сам? Только ты, обычный Мата, а не последний представитель клана Цзинду?

– До нынешнего момента нет.

Мата покачал головой и вернулся в реальность из мечтательного состояния, в которое обычно погружался рядом с Кикоми, поскольку оставался верен приличиям и пристойности и имел самые серьезные намерения. Прежде всего следовало познакомить ее с дядей, герцогом Туноа и маршалом Кокру, получить его благословение, а уже потом просить ее руки у короля Понадому.

Кикоми поднялась из позы глубокого джири, глядя, как высокая фигура Маты исчезает в конце коридора, и, закрыв дверь, прислонилась к ней, с выражением глубочайшей печали на лице. Кикоми скорбела о своей свободе и потере самой себя.

Глупец капитан Кано То думал, что причиной «чудесного» спасения их с королем стала его храбрость.

«Я заключила сделку».

Больше всего Кикоми причиняло боль то, что в Мате ей нравилось все: смущение, сдержанность, неловкость, искренняя, без прикрас, речь, открытое лицо, на котором были написаны все его чувства. Она даже оправдывала его недостатки: вспыльчивость, хрупкую гордость, чрезмерное чувство чести, – которые со временем могли превратиться в достоинства, в истинное благородство.

«Неужели он не видит фальши в моих улыбках? Неужели верит в мою искреннюю привязанность?»

Кикоми была не слишком хорошо знакома с искусством обольщения – по правде говоря, она всегда его презирала, и с Киндо Мараной поспешила, – но сейчас у нее все получалось просто замечательно. Причина была столь очевидной, что Кикоми всякий раз, когда она возникала в сознании, пыталась ее отрицать: ведь, возможно, она вовсе не притворялась. И от этого ей было только хуже.

Сжав руки в кулаки с такой силой, что ногти впились в ладони, Кикоми подумала о горящем Аму и Мюнинге, об убитых солдатами империи горожанах и поняла, что не может открыть свое сердце Мате.

«Я заключила сделку».

Фин Цзинду всегда считал, что женщины отвлекают мужчину от серьезных дел. Время от времени, чтобы удовлетворить свои нужды, он спал с какой-нибудь служанкой, но никогда не позволял ни одной встать на пути его главной цели в жизни: восстановления чести клана Цзинду и славы Кокру, – однако принцесса Кикоми, приехавшая с племянником, отличалась от других женщин.

Сильная, точно молодое дерево джуджуба, она нисколько его не боялась, хотя он командовал войском и даже король Туфи прислушивался к его мнению во всем, что касалось войны. Принцесса без королевства, она вела себя с ним на равных.

Кикоми не просила его о защите ни взглядом, ни манерой держаться, как делали многие женщины, и от этого ему еще сильнее хотелось ее оберегать. А еще он отчаянно мечтал заключить ее в объятия.

Она говорила, как восхищается им, и с грустью – о жертвах, которые принесли юноши Арулуги. Многие женщины благородного происхождения, с которыми встречался Фин, были глупы и способны думать лишь о том, что находится внутри их будуаров, расписании балов и праздников. Принцесса же искренне плакала о тех, кто погиб в полном одиночестве, в холодных водах пролива Аму, потому что понимала, что заставляло мужчин идти в сражение в поисках славы, и знала, что их последние мысли перед смертью всегда были о матерях, женах, дочерях и сестрах. Принцесса Кикоми была достойна тех, кто за нее умер.

А еще – невероятно красива.

Кикоми скромно улыбнулась, хотя внутри у нее все кричало.

Маршал решил, что принцесса нуждается в защите, и очень удивился, когда она заговорила со знанием дела и здравомыслием о морском поражении Аму. Не укрылась от ее внимания и снисходительность, с какой он похвалил ее образованность, и усмешка, когда она выразила восхищение библиотекой Сарузы. Он не слишком внимательно слушал, когда она рассказывала о страданиях и тяжелом труде женщин, которые в доках Мюнинга готовили корабли к войне, но оживился, когда речь пошла про быт самих моряков.

Он совершенно искренне хотел сделать ей комплимент, когда заметил, что она совсем не похожа на глупых благородных девиц, и не сомневался, что ей это польстит: ведь именно такие мужчины, как он, превратили ее в символ и из-за них она оказалось в таком