я была беременной. Не доезжая до Джубги, остановилась в придорожном кафе. Перекусила, купила кружку-термос, налила в неё кофе. Постоянно чувствую раздевающие меня, сальные взгляды мужиков. Интересно, это было всегда, или только после того, как Алекс поставил на меня свои невидимые печати собственности.

Вставив старую симку, набрала номер матери.

— Катя! Катюша! Ты где? — голос срывается, дрожит.

Абсолютно не трогает. Ни капельки. На сердце словно одели защиту. Они все меня предали. Последний звонок и всё! Я свободна от них всех!

— Дай отца. — сухо говорю я, обрывая её стенания.

— Володя! — кричит мать.

— Катя! Ты где? Скажи мне, и мои люди приедут за тобой.

— Зачем? — хмыкаю я. — Накачивать меня дерьмом, пока мой муж развлекается со своей бывшей женой? Мне вот интересно, свадьба-то хоть настоящая была? А вы-то хоть настоящие? И вообще, — срываюсь на крик, — в моей гребанной жизни есть хоть что-то настоящее, кроме моего позывного: «Катюша»? А что не «Ясень», «Тополь» или «Искандер»?

— Катя! — в голосе появляется лёд. — Послушай меня!

— Нет, это ты меня послушай, — перехожу на шипение, злое, со свистом. — Если в тебе есть хоть что-то, хоть немного, ты сделаешь всё, чтобы нас развели! Тебе понятно?

— Хорошо, дорогая!

— И не ищите меня! Документ о разводе пришлёшь на этот номер.

Отключаюсь. Симку убираю в паспорт. И ставлю новую.

Включаю телефон, перезагружаю. И погружаюсь в свой личный ад под названием «Савицкий».

Пальцы легко бегают по клавишам, и вот я уже в паутине темных сетей. Прямая трансляция. Господи! Они как животные. Он не останавливается ни на минуту. В глазах ярость и желание, неконтролируемое. Её крики ножом вспарывают сознание, убивая все чувства, уничтожая всё. Дикий танец их тел навсегда засел в моей памяти. Разрушая мои иллюзии, они осыпаются розовыми стеклышками вокруг меня, отравляя всё своим ядом. И последним выстрелом в сердце, контрольным, бесповоротным, его шепот, усиленный в разы:

— Я люблю тебя!

Поднимаю голову и кричу, сжав кулаки до боли, ногтями разрывая кожу ладоней. Падаю на руль и плачу, давая себе слово, что это последние слезы о нем. Последние. Последние.

В Ростове в отделении Альфа-Банка перевожу все деньги на новый счет. Быстро выхожу на нужного человека, и всё, деньги на офшорном счету. Обрыв ниточки. Тут же нахожу нужного человека. Нужно задержаться. Десять дней и новенький паспорт. Всё легально, были бы деньги, а их у меня сейчас, как у дурака фантиков.

Снимаю комнату посуточно, доки не нужны. Наши люди при виде бабла готовы на всё, и это сейчас мне на руку.

Душа онемела. Уже через пару дней мысли о нем не трогают, словно и не было его никогда. Чувствую постоянно, что он рядом, пытается пробиться ко мне, но ни черта у тебя больше не выйдет, дружок. Аттракцион невиданной глупости закончен! Единственное, что осталось, это маленькое сердечко, которое бьется внутри меня, но этот ребенок мой! Мой и ничей больше!

Через десять дней, с новым паспортом на имя Измайловой Юлии Сергеевны, я начала путь к новой жизни. Ах да, отец прислал мне документ о разводе. Всё, Савицкий, адью! Двадцать пятого августа на трассу Дон М-4 я выехала на абсолютно другом Harley, который подмахнула на обмен в местном клубе дорожных бродяг. Я смотрела на себя и не узнавала. Черные волосы, стрижка каскад на всю длину, очумевшие от свободы глаза. Именно так я сейчас выглядела, вызывая стопор у мужиков и чувствуя их безумные, зашкварные волны желания, направленные на меня.

— Уииии, мать! Ну сейчас оттопыримся! — верещал мозг.

— Всенепременно! — шепнула, улыбаясь, я, выкручивая ручку до упора, лавируя между потоком машин, прорезая их, как горячий нож масло.

В уши несся космический транс, в котором я растворялась, парила и летела навстречу новой жизни.

* * *

Четыре месяца спустя.

— Юлька, прекращай ты уже на байке рассекать! Вон пузо уже торчит до носа!

Маринка лопала шоколадку и читала какую-то очередную хрень на каком-то книжном сайте. Судя по тому, что она вся раскраснелась и тяжело дышала, чтиво было явно для тех, кому за восемнадцать, с сочными описаниями страстных любовных сцен.

— С хера ли? — улыбнулась я, поглаживая живот. — Пусть Маруська сразу привыкает к скорости.

— Да с такой мамашкой, как ты, с жестким прибабахом, бедный ребенок и не к такому привыкнет. Кто на прошлой неделе татуху набил? Я?

— Ну классно же? — Повернулась к зеркалу и спустила с плеча трикотажную кофту.

По плечу, от локтя до груди тянулась вязь рунических скандинавсиих символов с очень сакральной для меня фразой, зашифрованной в них. Мастер бился над рисунком почти две недели, пока меня полностью не удовлетворил результат.

— Классно. классно, — забубнила Маринка, — Одно не понятно: На хера беременной бабе татухи. Одно слово- двинутая!

— Да и вообще. С чего это пузо до носа, всего-то шестой месяц. — я погладила округлившийся животик, — Расти ещё и расти! Да и вообще, с завтрашнего дня ставлю своего жеребца в гараж. Скользко становится.

— Угу, угу. — бубнит Маринка. — Я это уже с конца октября слышу. До сих пор, как я вижу, в стойле твой жеребец!

— Ладно, к чёрту лирику. — я улыбаюсь этой наседке, с которой меня, к моему великому счастью, свела судьба. — Что у нас по заказам, Марин?

— Дык под завязку. — Она вздыхает и нехотя отводит взгляд от экрана, нервно сглатывая, видать, совсем распалилась, любительница клубнички. — Набрали столько, что нужно думать о расширении штата.

— Я подумаю об этом. — Взяла шлем и вышла, скручивая волосы в тугой жгут по дороге.

Офис около центра стоил приличных денег, но он себя окупил уже и не раз.

Моя фирма занималась решением проблем. Слоганом было: «У вас больше нет проблем. Теперь они наши». С учетом моих возможностей, нам удавалось все решить без шума и пыли. Но, как говорил Остап Бендер: «Кодекс мы должны чтить». И я его чтила, по-своему, конечно, но всё же.

Деньги Савицкого давали мне возможность совсем не работать. Процент капал приличный, но я не могла сидеть