Как только я отняла руки от верхней ступени, за которую держалась, нижняя ушла у меня из-под ног, я с криком полетела вниз, и полет этот, как мне показалось, продолжался бесконечно. Наконец мои ноги ударились о твердую поверхность, и я кубарем покатилась по какому-то скользкому уклону. Мои крики эхом отдавались в кромешной темноте, которая меня окружала. Наконец земля подо мной выровнялась, и я остановилась, уткнувшись во что-то ногами. «Что-то» пробормотало: «Черт побери!»

— Джон? — воскликнула я, обрадовавшись тому, что слышу его голос, но испугавшись, что невольно поранила его. — Ты в порядке?

— Был, пока ты не лягнула меня. А ты?

Я села и подвигала руками и ногами. У меня все болело, но, кажется, ничего не было сломано.

— Я тоже.

— Что ты делаешь здесь внизу? Я же велел тебе оставаться наверху.

— Я полезла за тобой, потому что испугалась за тебя.

— Поздравляю: теперь мы оба в западне, — хмуро сказал Слейд.

Я нащупала его рукой; несколько мгновений мы сидели, держась друг за друга.

— Ну, по крайней мере, мы вместе, — сказала я.

— Не знаю, хорошо ли это, — хмыкнул Слейд. Он убрал от меня руки. — Куда подевалась эта чертова свеча? — Я услышала, как он шарил по земле. — Ага, вот она.

Чиркнула спичка — и загорелся фитилек. Мы встали, Слейд поднял свечу повыше. Я увидела старинные каменные стены, скользкие от сырости, и почувствовала влажный, пропахший землей и зверями запах в холодном воздухе. Мощеный пол был завален грязью, соломой и экскрементами грызунов. Света не хватало, чтобы осветить дальние углы изобиловавшего нишами помещения. Мы едва различали стропила футах в двадцати у себя над головой.

Слейд посветил на скат, по которому мы свалились.

— Ну все, я готов покинуть эту яму, а ты?

Мы поползли вверх по скату. Добравшись до его конца, встали и, задрав головы, увидели люк, через который и провалились сюда. Слейд поднял руки, но концы его пальцев не дотягивались до него минимум фута на три.

— Заберись мне на плечи, — сказал он.

Я повиновалась и стала карабкаться, впиваясь в него ногтями, он раскачивался подо мной. Неловко встав коленями ему на плечи, я попыталась поднять дверцу люка.

— Не могу сдвинуть.

Слейд опустил меня на землю.

— Здесь должен быть какой-то другой выход, — сказал он.

Мы снова съехали по уклону вниз и стали осматривать подвал. Фитилек свечи удлинился.

— Тянет сквозняком. Наверное, от двери, — предположила я.

По мере того как мы продвигались вперед, перед глазами начал вырисовываться прямоугольный объект. Он оказался клеткой из толстых железных прутьев, достаточно большой, чтобы в ней поместился Минотавр.

— Наверное, хозяин держит в ней диких зверей, которых привозит из экспедиций, — сказал Слейд.

Откуда-то сверху донесся скрипучий звук. Мы подняли головы и увидели квадрат света в потолке. Луч падал прямо на нас. И в тот же миг вниз полетел какой-то предмет, который ударился об пол со звоном разбивающегося стекла. Это оказалась бутылка, разлетевшаяся на мелкие осколки. Содержавшаяся в ней жидкость разлилась по полу, от нее шло испарение, которое имело тревожно-знакомый запах, острый и тошнотворно-сладкий.

— Эфир! — С этим химическим веществом у меня уже был несчастливый и незабываемый опыт знакомства в 1848 году.

Мы со Слейдом попытались поймать еще несколько бутылок, брошенных следом за первой, вполне безуспешно, поэтому, закрыв носы и рты рукавами, бросились в дальний конец подвала. Но эфирные пары настигли нас и там.

— Нужно задуть свечу, иначе огонь воспламенит пары, — сказал Слейд и дунул на фитилек. Люк в потолке с грохотом захлопнулся. Мы снова погрузились во тьму. Пары эфира продолжали заполнять подвал. Помимо воли я вдыхала их, постепенно становилась сонной, у меня начала кружиться голова, и в конце концов я провалилась в глубокое беспросветное забытье.

* * *

Меня разбудила пульсирующая головная боль. Я открыла глаза и увидела тусклый, словно затянутый желтоватой дымкой свет. Окружающий мир медленно начинал вновь обретать свои очертания. В нескольких футах у себя над головой я различила потолок, сделанный из ржавого железа, а повернув голову влево — смазанные, расплывающиеся перед глазами вертикальные линии, пересеченные горизонтальными, расположенными с более широкими интервалами. Когда я проморгалась, линии превратились в железные прутья. В приступе леденящего ужаса память вернула меня назад, я вспомнила подвал, клетку, разбивающиеся бутылки и эфирные пары, запаха которых, кстати, больше не чувствовалось. Но где Слейд?

Я повернула голову вправо. Он лежал рядом, распластавшись на спине. Глаза были закрыты, но грудь вздымалась и опускалась, он ровно дышал: был в забытьи, но живой. Вздох облегчения застрял у меня в горле, когда я поняла, что мы… заперты в клетке и что кроме нас в подвале находится кто-то еще. Я слышала неровное хриплое дыхание человека с больными легкими. Шуршала бумага, скрипело перо. В нос бил запах алкоголя, гнилых зубов и немытого тела. Шагах в десяти от клетки на табурете сидел мужчина; на полу у его ног горела лампа. Мужчина, ссутулившись над пристроенной на коленях тетрадью, что-то бешено строчил в ней. Белая рубашка и темные брюки висели на его тощей фигуре, как на вешалке. Косматые тусклые рыжие волосы частично скрывали лицо; я видела лишь горбатый, похожий на клюв нос да блестящую золотую оправу очков. Мужчина поднял с полу бутылку, дрожащей рукой поднес ко рту и жадно глотнул. При виде его лица меня пронзил такой ужас узнавания, что сердце подпрыгнуло в груди. Я мгновенно села и уставилась на него.

В более ранних главах этого повествования я уже рассказывала о встречах с призраками дорогих мне, но покойных ныне людей. Сейчас это случилось снова. Сколько раз приходилось мне видеть сидевшего передо мной человека в такой же ситуации — по ночам, когда алкоголь и наркотики терзали его мозг и он строчил стихи до тех пор, пока не падал в полном изнеможении. Сколько раз слышала я это затрудненное дыхание терзаемых чахоткой легких. Три года тому назад я стояла у его смертного одра. И вот он снова передо мной, воскресший.

— Бренуэлл, — надтреснутым от потрясения и сиплым от эфирных паров голосом позвала я.

Мужчина вздрогнул, уронил перо и повернулся ко мне. Теперь я поняла, что это видение — не мой брат. У этого нос был не таким длинным и острым, как у Бренуэлла, и лицо не таким изможденным. Бренуэлл умер в возрасте тридцати одного года, этот человек был минимум на десять лет старше. Тем не менее сходство казалось разительным: та же масть, тот же алкогольный румянец на щеках. Он тоже когда-то был красив: безвольный чувственный рот, карие глаза, теперь провалившиеся, испещренные лопнувшими сосудами и горевшие безумным огнем. Мужчина встал, нетвердой походкой Бренуэлла направился к клетке и, остановившись возле нее, уставился на меня.