В декабре 1945 года в журнале «Мурзилка» (№ 12) напечатан рассказ «Приключения обезьяны». Мина, которая «взорвет» Зощенко, уже плывет… но он и не подозревает пока об этом. Да и как можно что-то «подозревать» в связи с невинным детским рассказом?

Из воспоминаний Чаловой:

«Он очень верил, что все его несчастья позади, что ничего подобного происшедшему с повестью “Перед восходом солнца” не повторится».

Люди верили в лучшее. Во время войны все были устремлены к Победе, работали из последних сил, героически воевали, работали, и — надеялись на мирную жизнь… Но надежды не оправдались.

В 1946 году СССР оказался втянут в новую, «холодную войну», на этот раз с бывшими союзниками. Бывший премьер-министр Великобритании Уинстон Черчилль (чья партия в 1945 году проиграла на выборах; на пост премьера он вернется в 1951 -м) выступил со своей знаменитой Фултонской речью, с которой, по мнению историков, и началась «холодная война».

Зимой 1945/46 года, находясь в США, Черчилль получил предложение выступить с лекцией «о мировых делах» в Вестминстерском колледже города Фултон. На выступление, состоявшееся 5 марта 1946 года, он пригласил президента Трумэна и речь начал с того, что отныне «Соединенные Штаты находятся на вершине мировой силы» (к тому времени США стали единственным пока обладателем ядерной бомбы). А угрожают этому «торжественному моменту американской демократии» два главных врага — «война и тирания», и противостоять им способна только «братская ассоциация англоговорящих народов», то есть «специальные отношения между Британским Содружеством и Империей и Соединенными Штатами Америки». Причиной «международных трудностей» Черчилль назвал СССР. Сталин ответил на это 14 марта в газете «Правда»: «По сути дела господин Черчилль стоит теперь на позиции поджигателей войны… Господин Черчилль и его друзья поразительно напоминают в этом отношении Гитлера и его друзей. Гитлер начал дело развязывания войны с того, что провозгласил расовую теорию, объявив, что только люди, говорящие на немецком языке, представляют полноценную нацию. Господин Черчилль начинает дело развязывания войны тоже с расовой теории, утверждая, что только нации, говорящие на английском языке, являются полноценными нациями, призванными вершить судьбы всего мира…»

На 10 февраля 1946 года были назначены выборы в Верховный Совет СССР. Все силы государства были брошены на это. По квартирам ходили агитаторы. Чуть ли не на каждой улице был открыт «агитпункт», разукрашенный красными полотнищами и портретами. Такой был и в нашем доме, на первом этаже. Помню, как волновал меня наш огромный ленинградский (петербургский) дом, в который мы въехали после эвакуации, — его подвалы, чердаки. Загадочным был и агитпункт. Я его боялся. Какая-то чрезмерная яркость при тогдашней тусклой жизни. Но сильнее всего действовал на мое воображение огромный портрет — я его боялся и, быстро глянув, выбегал. Никто еще мне не рассказывал ничего плохого о Сталине… но смотреть на его портрет почему-то было страшно. Помню какую-то странную, сумбурную мысль: «А вдруг и он увидит меня? Лучше не надо!»

«Карусель» выборов закрутила, конечно же, и писателей. Уж их-то оставить без внимания власть никак не могла. 18 января 1946 года литераторов собирают в старинном Белом зале ленинградского Дома писателя, бывшего дворца Шереметевых, подаренного властью «инженерам человеческих душ». Конечно, и Зощенко пришлось поучаствовать. После разгрома повести «Перед восходом солнца» нужно было появляться на всех собраниях: я, мол, такой же, как все, в «едином строю».

И вот — торжественнейшее Окружное предвыборное собрание представителей трудящихся по выборам в Верховный Совет от Дзержинского района. Именно в Дзержинском районе, возле Литейного, недалеко от огромного и грозного Большого дома, находился шикарный Дом писателей, и в главном зале, с пухлыми купидонами под потолком, происходило это мероприятие. Впоследствии этот зал запомнится Зощенко совсем другим. А пока он призван со всеми осуществлять свое конституционное право — выдвигать, от души и сердца, кандидатов в Верховный Совет! Тем более что вместе с кандидатурой Михаила Ивановича Калинина, председателя Президиума Верховного Совета СССР, «всесоюзного старосты», как любовно называли его в народе, писатели предлагают «верного сына нашей Родины», выдающегося советского писателя Николая Тихонова!.. Кто, как не Зощенко, должен выдвигать старого друга-«серапиона»? Вот его слова:

«Очень правильно, что именно наша писательская организация назвала имя Тихонова… У Николая Семеновича есть книга — это сборник его публицистических работ, его фельетонов, которые он написал в годы блокады. Это железная книга, мужественная, необычайно сильная книга… Мы, ленинградцы, хорошо знаем Тихонова, любим его. Лично я знаю Тихонова 25 лет, то есть четверть столетия, — это человек огромного обаяния!»

Может быть, и огромного, но во всяком случае — не безграничного. Порой «обаяния» Николая Тихонова как-то не хватало для его старого друга Михаила Зощенко: в Москве, живя в гостинице рядом, «не видел в упор»… А как «увидел», так сразу «понес по кочкам» — вспомним хотя бы его ругань по поводу повести «Перед восходом солнца» на писательском пленуме и его статью в журнале «Большевик»… Но теперь, может быть, лучше не ворошить прошлое, снова «задружиться»? Тем более что литературная жизнь, похоже, налаживается. И первые месяцы 1946-го вроде бы подтверждали надежды.

Теперь почти регулярно печатается Анна Ахматова. Вот журнал «Ленинград» (№ 1–2) за 1946 год. «Стихи разных лет». Старые — и новые.

ПАМЯТИ ДРУГА

Объявлены новые лауреаты Сталинской премии — тут и ленинградцы: Александр Прокофьев — за стихи «Россия», «Не отдадим», «Клятва», «Застольная», «За тебя, Ленинград!»; Михаил Лозинский — за перевод «Божественной комедии» Данте; Вениамин Каверин — за роман «Два капитана». Роман Каверина, брата-«серапиона» и одного из самых верных спутников Зощенко, писался долго и вместил многое: начиная с юности в Пскове, где два друга-романтика находят сумку утонувшего почтальона с размытыми адресами и читают письма о таинственно пропавшей полярной экспедиции… Потом один из них, Саня Григорьев, становится летчиком и во время вынужденной посадки, случившейся в годы войны, находит во льдах следы экспедиции. Каверин писал в воспоминаниях, что помогла закончить роман его служба военным корреспондентом в полярной авиации. Книга была чрезвычайно популярна среди советских школьников — там еще была волнующая любовная история! Помню, и я не расставался с «Двумя капитанами». Многих вдохновлял тогда звонкий девиз героев романа «Бороться и искать, найти и не сдаваться!». Мне кто-то сказал, что это — несколько переиначенный девиз полярного исследователя Амундсена. У того было: «Бороться и искать, не найти — и не сдаваться!» И действительно, у Каверина лозунг выглядит несколько странно: «…найти — и не сдаваться!» Зачем же «не сдаваться», если уже нашел? Но не хотелось придираться к любимой книге.