а в Департаменте полиции исполнительной – 57, то в новое объединенное Полицейское ведомство планировалось устроить всего 52 сотрудника. При этом Лорис жестко настаивал на сокращении «штатных» чинов – дело неслыханное для имперской бюрократии! – утверждая, что небольшое количество более одаренных сотрудников, пришедших на хорошие условия, сослужат службу куда исправнее.

С проведенной Лорисом реорганизацией полицейских ведомств правительство ничуть не потеряло в полицейских полномочиях, – собственно, благодаря структурным изменениям полицейская власть даже усилилась. Первой же статьей устава нового департамента утверждался прежний полицейский принцип о «предупреждении и пресечении» преступлений и обеспечении государственной безопасности и общественного спокойствия. Далее перечислялись также: профилактика государственных преступлений, надзор за соблюдением паспортной системы, охрана и возобновление государственных границ, попечение за всеми полицейскими органами и множество прочих функций. В арсенале Полицейского ведомства оставались и излюбленные его орудия: административная высылка и система наблюдения за подозреваемыми. Также именно при Лорис-Меликове были приняты первые шаги по усилению резидентуры ведомства, то есть агентов, командированных за границу с целью внедрения в сообщества русских политических эмигрантов.

Для эффективного поддержания правопорядка Лорис сделал реорганизованную полицию главенствующим органом Министерства внутренних дел. Законы от 6 августа и 15 ноября 1880 года, закрепившие подобное положение, оказали глубокое влияние на российскую историю cl 881 по 1917 год и далее. Лорис добился объединения полицейских органов при МВД, но стремился также обеспечить их подконтрольность министерскому руководству; здесь многое зависело от высших полицейских чинов, в особенности директора департамента и истолкования им ведомственных полномочий. Понимая это, Лорис добился повышения директорского жалованья до 10 000 рублей. Директор, по его мнению, должен был уметь «управлять деятельностью полиции, согласуясь с текущим состоянием общества и высшим правительственным усмотрением».

Кроме того, Лорис, несомненно, рассчитывал, что он, как министр внутренних дел, сохранит за собой контроль над полицией: ведь технически департамент тогда оставался в его распоряжении, а в рамках его «системы» именно на нем лежала основная ответственность за направление этого «высшего правительственного усмотрения». К сожалению, Лорис не мог предвидеть, что созданный им Департамент государственной полиции сам окажется выразителем традиционных идеалов министерской власти и подомнет под себя все МВД, как, собственно, произошло после событий 1881 года, при консерваторе Толстом и его преемниках. Те самые Плеве-Дурново со товарищи, которым суждено было сыграть столь роковую роль в дальнейшей истории самодержавия, явились среди первых руководителей Департамента государственной полиции. Вне всяких сомнений, Лорису было бы крайне горько узнать, что полицейские директора-консерваторы, вроде Плеве или Дурново, когда-то впрямь встанут у руля МВД.

Указом 15 ноября при Министерстве внутренних дел также учреждался Судебный отдел, образованный посредством слияния министерской Юрисконсультской части с такой же жандармской[453]. Учреждение Судебного отдела явилось плодом непрерывных конфликтов между администрацией и судами, длившихся уже с середины 60-х годов, а также необходимости препоручить ведомственному органу функции Судебно-политического отделения, бывшего при ликвидированной Верховной распорядительной комиссии. В ве́дение Судебного отдела поручался надзор и правовое сопровождение всех политических дел, а также посредничество между МВД и судебными учреждениями. Среди прочего в задачи нового отдела также входил надзор за уголовным преследованием по «государственным» преступлениям (по законам от 19 мая 1871 и 1 сентября 1878 годов) и представление правительства перед Сенатом при рассмотрении уголовных вопросов.

Функции нового Судебного отдела были схожи с определенными Валуевым в 1866 году для Юрисконсультской части, однако же к 1880 году объем политического уголовного преследования заметно возрос, и Лорис таким образом подчеркивал необходимость повышения уровня процедурно-юридической экспертизы при МВД. Впрочем, дело было не только в судебной защите фискально-контрактных интересов МВД (в отличие от юрисконсультов прочих министерств), но в отстаивании «высших интересов, касавшихся жизненных принципов самого государства». Глава же нового отдела должен был обладать «не только доскональным знанием юридического предмета и опытом в оном, но к тому же и полной надежностью и беспристрастностью»[454]. Первым главой отдела стал обер-прокурор I департамента Правительствующего сената Н. Д. Рычков, которого вскоре сменил амбициозный П. Н. Дурново, стремящийся к вершинам полицейской иерархии.

Параллельно с учреждением новых внутриминистерских структур для обеспечения, как он надеялся, более эффективной и законной работы административной и полицейской властей Лорис повысил жалованья губернаторам и градоначальникам[455], а также отдал распоряжение, чтобы жалобы в отношении жандармов переправлялись непосредственно губернаторам вместо центрального Департамента государственной полиции. Наконец, уже в январе 1881 года Лорис-Меликов назначил ветерана-реформатора К. К. Грота во главе новоучрежденного Главного тюремного управления [Там же: 247–249].

В области экономической политики Лорис стремился оказать немедленную помощь крестьянству и прочим слоям населения, страдающим от инфляции, роста цен, высоких налогов и голода. В этом ему помогали назначенный в октябре 1880 года министр финансов А. А. Абаза и товарищ министра Н. X. Бунге. Сотрудничество Финансового министерства с МВД в одночасье преодолело функциональные разногласия, существовавшие между ведомствами с 1819 года. Осенью 1880 года Бунге представил царю программу оздоровления экономики России, предусматривавшую земельную реформу, переселение крестьян, отмену ненавистных соляных акцизов и подушной подати с заменой их подоходным налогом[456].

Предложенная Бунге программа в деталях отражала политическую линию, проводимую Лорисом, также 14 октября направившим Александру письмо с прошением об отмене налога на соль. Лорис утверждал, что «независимо [от] денежных интересов [отмена одного] из наиболее ненавистных налогов… удовлетворит стольким ожиданиям и настолько будет соответствовать всенародному желанию, что одно нравственное впечатление, произведенное подобной мерой, с избытком вознаградит временную материальную потерю в государственном бюджете». Лорис прекрасно понимал душевные настроения царя, поэтому в красках живописал будущую народную благодарность. Отмена соляного налога, подчеркивал министр, станет логичным продолжением освобождения и будет сочтена «новой милостью, возвещенной с высоты престола [с] искренн[ей] и неподдельною признательностью со стороны всех сословий и состояний, упрочив союз царя с народом». Закон «об отмене акциза, взимаемого с соли», был подписан Александром 23 ноября[457]. При этом Лорису удалось миновать рассмотрение проекта[458] и в Государственном совете, и даже в Комитете министров – чему возмутились даже столь «либеральные» блюстители самодержавных процедур, как Е. А. Перетц [Перетц 1927: 11–12; Валуев 1919: 129]. Впрочем, невозможность строгого следования букве самодержавного закона была вполне очевидна любому государственному деятелю, стремившемуся избежать правительственного паралича.

В особенности Лориса тревожил разразившийся вследствие неурожая в ряде провинций голод и связанные с этим проблемы с поставками продовольствия и ценами на хлеб и муку в столице. Министр инициировал ревизию хранилищ и средств доставки провизии, предложив ряд мер, включая продовольственную помощь и денежные ссуды пострадавшим, а также организацию общественных работ по строительству железных дорог, шоссе и каналов[459]. Также он